Графиня Шатобриан
Шрифт:
Карл Бурбон не отличался особенным умом, но умел молчать в затруднительных случаях. Герцогиня должна была потратить немало уловок и слов, прежде чем ей удалось вызвать его на разговор. Но это не была дружеская и доверчивая беседа человека с некогда любимой женщиной, все еще красивой по формам своего тела, которая, оставшись наедине с ним, могла ожидать от него проблеска хотя бы мимолетной чувственной любви. В его словах и тоне голоса слышался только гнев, который наконец разразился, как долго сдерживаемая гроза.
– Вам никогда не удастся, герцогиня, довести парламент до такого крючкотворства и вопиющей несправедливости! – воскликнул коннетабль.
– Боже
– Так на что же вы рассчитываете! Разве вы можете изгладить из памяти парламента и французской нации салический закон, который всегда соблюдался в роде Бурбонов со времен франков? Ведь это не грифельная доска, с которой можно стереть губкой какие угодно слова.
– Нам это совершенно не нужно. Мы, напротив того, хлопочем, чтобы салический закон был приведен в действие.
– Каким это образом?
– Мой сын, король, вступая на престол, обязался исполнять его. Герцог Петр, отец Сусанны, был женат на французской принцессе Анне из королевского дома; у них была единственная дочь Сусанна, а в брачный контракт было включено условие…
– Какое условие?
– Что бурбонские владения должны быть возвращены королевскому дому, если от этого брака не будет наследников мужского пола. Разве это будет нарушением салического закона, если завтра же генерал-адвокат именем короля заявит перед парламентом о его притязаниях на земли покойного герцога?
При этих словах коннетабль быстро вскочил со своего стула и, не помня себя от ярости, готовился излить свой гнев, не стесняясь присутствием герцогини. Но она не дала ему выговорить ни одного слова и, взяв нежно за руку своего бывшего поклонника, просила его опять сесть и спокойно выслушать ее, потому что Франциск I настолько же намерен щадить Бурбонов, как и Людовик XII, если только глава этого дома не поставит себя во враждебные отношения к королевскому семейству.
Красивая полная рука герцогини, по-видимому, все еще имела некоторую притягательную силу для коннетабля, потому что он наклонился и поцеловал ее. В сущности, вся его дальнейшая жизнь зависела от этого свидания. Гнев его быстро прошел, и он довольно спокойно высказал свое неудовольствие, что король пренебрегает им и доверяет важные государственные дела молодым, неопытным выскочкам вроде Бонниве и Бриона. Между тем он, первый сановник в государстве, остается праздным и в целом королевстве не найдется ни одного самого ничтожного служителя, которому менее аккуратно платили жалованье и поступали так несправедливо как с ним, коннетаблем Франции.
– Тем не менее вы обязаны этим званием моему сыну! Не унижайте себя, Карл, подобными жалобами. Платят только слугам, а с другом дома не ведут счетов!
– Друг дома! Разве у друзей отнимают имущество?
– Король отнимает имущество у своего друга с тем, чтобы опять отдать его этому же другу. Разве Брион не сообщал вам, что мы намерены соединить неразрывно наши герцогства, как теперь соединены наши руки? Изъявите свое согласие, Карл. Позвольте мне отдать вам мою руку и ваши владения.
– Madame!
При этих словах носовой платок соскользнул с колен герцогини и упал у ее ног. Коннетабль не принадлежал к числу дамских кавалеров и не придерживался нравов renaissance относительно соблюдения салонных приличий, но благодаря традициям средневекового рыцарства, в которых был воспитан, он счел нужным наклониться и поднять платок. Для этого он вынужден был встать на одно колено, так как у него не хватило вежливости снять свои
– Вы ведь знаете, Карл, – сказала она, наклоняясь к нему так близко, что он чувствовал прикосновение ее волос к своему лицу, – что король, как добрый сын, советуется со мной в вопросах, касающихся правления; вы сделаетесь его правой рукой. Мы составим трио и будем править вместе государством, покровительствуя друзьям и преследуя врагов.
– Но ваши друзья – мои враги.
– Все это изменится, мой друг! Людей вроде Бонниве можно заставить смотреть на вещи нашими глазами.
– Я никогда не буду в состоянии ладить с этими прилизанными выскочками! – воскликнул коннетабль.
Имя Бонниве, которого он ненавидел всеми силами своей души, сразу разорвало тонкую сеть, которая начала опутывать его, и заставило забыть все практические соображения.
Герцогиня не менее своего сына покровительствовала вечно любезному адмиралу, который недаром считался самым красивым человеком при французском дворе, и поэтому приняла грубое замечание коннетабля за личное оскорбление. Она также быстро поднялась со своего кресла и в порыве негодования наговорила ему колкостей. Ссора усиливалась с каждой минутой. Она упрекала его в том, что, являясь ко двору, он хочет превзойти короля пышностью и богатыми одеждами своей свиты и, следовательно, вполне заслуживает гнев короля, который не замедлит подвергнуть его справедливому наказанию. Коннетабль возражал, что никто не имеет права говорить с ним таким образом, что король его ленный господин, а не государь, и что справедливое наказание, о котором она осмелилась намекнуть ему, не что иное, как самоуправство и низкая месть оскорбленного тщеславия.
Эти слова окончательно вывели из себя герцогиню; побагровев от гнева, она приказала коннетаблю удалиться.
– Пусть мои слова послужат вашему исправлению! – сказал коннетабль, выходя из комнаты.
В коридоре он встретил рыцарей своей свиты и приказал им немедленно распорядиться, чтобы лошади были опято отведены к крыльцу. Молва о его сношениях с Карлом V заставляла его избегать встречи с королем, который мог ежеминутно вернуться с охоты. Коннетабль знал, насколько верен этот слух и что здесь, при королевском дворе, он будет в безвыходном положении, если Франциск разгневается на него; а это было неизбежно, потому что герцогиня при их теперешних отношениях не замедлит восстановить против него сына.
Коннетаблю не удалось уехать. Едва вложил он ноги в стремя, как послышались охотничьи рога; при красноватом свете факелов на двор въехал король Франциск на своем высоком коне.
– Неужели это вы, кузен! – воскликнул король. – Не ожидал видеть вас в Блуа! И вы хотите опять уехать? Нет, этого не будет! Вы мой гость!
С этими словами Франциск соскочил с лошади и подал руку коннетаблю, который церемонно раскланялся с ним.
– Я намерен тотчас же наказать вас за то, что вы так редко посещаете нас и на такое короткое время! Знаете ли вы, в чем будет состоять наказание, мой дорогой кузен и вассал? Вы должны принять участие в развлечениях, придуманных моей ученой сестрой. Вам, как военному человеку, они покажутся невыносимыми. Теперь как раз время, когда у Маргариты собрался весь ее цех. Вечер необыкновенно теплый; я убежден, что мы найдем их на открытом воздухе. Пойдемте к ним. Дайте мне руку.