Графиня тьмы
Шрифт:
Вдруг она выпрямилась, почувствовав, что не одна. Ей показалось, что на нее снизошло видение: рядом стоял Жан. Собственной персоной. Живой и совершенно не изменившийся, разве что несколько седых волос появилось в его густой шевелюре.
— Лаура, — нежно позвал он, — Лаура, чего же хотел от вас господин де Талейран-Перигор?
Удивление, мгновенно сменившееся вспыхнувшим возмущением, лишило ее голоса. Жан остался прежним. После стольких лет разлуки, после такой короткой вспышки любовной страсти, после невыносимых страданий первым его порывом при их неожиданной встрече было любопытство
— Не думаю, что это вас касается! Разрешите, пожалуйста, мне пройти.
Он машинально подчинился, но последовал за ней:
— Меня касается все, что происходит с вами. Где вы были, Лаура, все это время?
Сухой, отрывистый тон, в котором проскальзывали сердитые нотки, вконец разозлил Лауру:
— Если кому-то из нас и позволено спрашивать отчета, так это точно не вам. И если кто-то из нас и был покинут другим совершенно бесцеремонно, то это тоже не вы. Так сделайте милость, идите своей дорогой и никогда больше не заговаривайте со мной!
— Лаура!
Его обескуражила ледяная отповедь, но он был не из тех, кто сдается в бою, а сейчас, очевидно, назревала настоящая баталия. Схватив женщину за руку, он заставил ее остановиться и повернул лицом к себе.
— Лаура, давайте объяснимся: тут какая-то тайна, а ключа у меня нет! Это я-то вас покинул? Я уже четыре года напрасно повсюду ищу ваш след! Да куда же, бога ради, вы провалились?
— Я была там, где и вам следовало бы находиться, не забудь вы свою клятву в верности королю: подле его дочери.
— В Вене?
Надменной усмешкой она ранила Батца в самое сердце:
— Должно быть, вы состарились, друг мой. Ваши речи не лучше суждений обывателя, уткнувшегося в газету. И правда, когда я видела вас в последний раз, вы уже готовы были стать настоящим буржуа!
— Это вы обо мне? Да что же это такое! И, в конце концов, когда это вы меня видели, если я вас не имел счастья лицезреть?
— В тот день, когда вы так победно, признаю, вышли из тюрьмы Плесси. Представьте себе, я тоже стояла у ворот этого острога и имела удовольствие наблюдать ваш триумфальный марш под руку с неким созданием, которое явно было очень вам дорого и с которым вы потом уехали в экипаже.
— Вы были там? — прошептал он, внезапно растеряв весь свой запал.
— Была! Ну что за блажь, не правда ли, особенно когда любишь, как любила вас я, когда день за днем тревожишься за жизнь любимого, и так хочется прижаться к нему в то мгновение, когда он вновь обретает свободу! Но оказалось, мой порыв был не оригинален, ведь такая мысль пришла в голову по крайней мере двоим. Просто вторая оказалась проворнее меня, и я потом долго гадала: что было бы, если бы я первая бросилась бы вам на шею, как это сделала она? Стали бы мы бороться за вас? Нет, я бы до этого не опустилась! Быть может, вы сами вынесли бы приговор, объявив с высоты трибуны, кому отдается предпочтение?
— Да, именно так вы и должны были бы поступить! — выкрикнул Жан с такой болью, что обвинительная речь Лауры тут же потерпела отпор. — Будьте уверены, я выбрал бы вас! Я был так счастлив в тот день, потому что мечтал тем же вечером оказаться подле вас… в ваших объятиях,
— Вы хотели тем же вечером бежать ко мне? Да неужели! Вы были у нее, удобно устроившись в гостиной, позволяя ласкать себя…
— Откуда вам это известно?
— Потому что, представьте себе, я позволила себе то, что сделала бы на моем месте любая влюбленная женщина. Я поехала на улицу Бюффо и, заглянув в окно, убедилась в том, что вы в тот вечер были очень далеки от меня, но, наоборот, очень близки к Мишель. Вы расселись там, как медведь у горшка с медом…
Внезапно он отпустил ее, как будто обжегшись, и, побледнев, отшатнулся.
— Так это вы в меня стреляли, — отчеканил он изменившимся голосом.
— Так это я… что?
— Так это вы пытались меня убить, дважды выстрелив из пистолета…
Совершенно обескураженная, Лаура уставилась на Батца. Она никак не могла понять, как ей отвечать на такое невероятное обвинение.
— Я? — выговорила она наконец. — Я в вас стреляла? А вы случайно не повредились рассудком? Ведь чтобы вообразить такое, надо быть… Неужели, после стольких лет знакомства, вы, оказывается, совершенно меня не знаете… Вы, такой тонкий, ко всему прочему, человек! Стрелять в вас, как уличная девка, заставшая любовника с другой? Да еще два раза…
— Именно. Два раза.
Лаура разразилась горьким смехом и с убийственной иронией снова бросилась в бой:
— Но, друг мой, знайте: если бы моя рука держала пистолет, в нем, конечно, нашлась бы пуля для вас, но вторая предназначалась бы Мишель… и это если предположить, что я не выпустила бы обе пули именно в нее… В любом случае согласитесь, что я проявила чудовищную неловкость — ведь вы кажетесь мне таким живым! Или вы все же призрак? Для кладбища в самый раз…
Он снова приблизился к ней, и пальцы его с новой силой сжали ее запястья:
— Прекратите, Лаура! Перестаньте, прошу вас! Мне кажется, что я вижу ужасный сон… эта история просто безумна, нам надо все обсудить. Только не здесь! Уже поздно, и хозяин скоро придет запирать. Пойдемте. Найдем фиакр…
— Мой собственный ждет во дворе адвоката Деклозо, чуть дальше по улице, — уже совершенно обессиленная, проговорила она, желая не меньше, чем Батц, понять хоть что-то из этого их диалога.
Они направились на улицу Анжу, но, когда Жан хотел взять свою спутницу под локоть, она отстранилась. Он не настаивал и только обратил к ней взгляд, полный грусти, и так шли они молча, пока не оказались в экипаже. Лаура все пыталась разобраться, ведь он обвинял ее в ужасных вещах! Кто-то стрелял в Жана, а раз это была не она, то, уж ясное дело, кто-то другой, но кто? Долго она не раздумывала. В голову ей пришло только одно имя: Жуан. Не он ли поклялся убить Батца, если тот вольно или невольно заставит Лауру страдать? А ведь когда она в тот вечер приехала домой, не он ли ее встретил? Жуан не мог не заметить ее отчаяния. Что же он делал, пока она, запершись, рыдала у себя в комнате? Но если ее догадка верна, придется ему объясниться.