Грань бездны
Шрифт:
«Нагрелась ли куриная похлебка?» – раз за разом спрашивал я у осажденной станции на сигнальном языке перевозчиков. Глупый, на первый взгляд, вопрос, но именно в этом крылся его смысл. Сообщи я генералу капитула что-нибудь о его сыне или о контейнерах Макферсона, Тамбурини-старший подумает, что мы угодили в плен и выдали врагам эти подробности под пытками. В то время как детали нашего приснопамятного обеда с гранд-селадором были известны лишь нам и ему и не имели стратегической ценности, чтобы южане их у нас выпытывали.
Солнце всходило все выше, и отражающиеся от куполов солнечные зайчики множились
«Как парень?» – лаконично поинтересовалась в свою очередь «Инфинито», используя вместо зеркала, очевидно, мощный электрический фонарь. Судя по медленному и неровному темпу его мерцания, сигнальщик-табуит не знал кодовую азбуку наизусть, а считывал ее с таблицы или работал под диктовку кого-то из товарищей. Догадавшись об этом, я тоже стал дергать за рычаг «сигналки» реже, дабы нерасторопные монахи за мной поспевали.
«Парень в порядке, – успокоил я гранд-селадора, который, скорее всего, и задал мне этот вопрос. После чего перешел к делу: – Чем могу помочь?»
Следующее послание из осажденной станции пришло спустя три минуты. Мне пришлось его записать, а потом дать прочесть Дарио, чтобы он его окончательно растолковал.
«Разгонитесь и пробейте Четвертый корпус с севера, – говорилось в переданной нам инструкции. – У вас получится. Въедете внутрь насколько возможно. Остальное узнаете по прибытии. Будьте осторожны – падающее стекло!»
– Четвертый корпус – это северо-восточный купол. Там у нас механические мастерские, – напомнил Тамбурини-младший. – Вообще, пробить его очень сложно. Но раз отец говорит, что у вас получится, значит, он в этом уверен. И про стекло он не зря предупреждает. Один квадратный метр защитной оболочки станции весит почти центнер. И если купол расколется, нас неминуемо засыплет его обломками.
– А перед этим нас еще закидают метафламмом, – мрачно заметил я, указав на Кавалькаду. – Так что живо дуйте с Сандаваргом к Долорес на орудийную палубу, задраивайте все бойницы и сидите там не высовываясь до моего приказа. Как задраите – сразу же доложите. И учтите: пока вы этого не сделаете, я с места не тронусь…
Глава 25
Давно ли прошли те времена, когда я трясся в страхе перед доном Риего-и-Ордасом и готов был валяться у него в ногах, умоляя, чтобы он даровал нам пощаду? И вот сегодня, спустя два месяца с того момента, как команданте приговорил нас к смерти, я сам, без чьего-либо принуждения, вел, стиснув зубы, «Гольфстрим» на бой с Кавалькадой.
Что, интересно, сказали бы мои предки, выгляни они из Подземного Рая и увидь, чем я тут занимаюсь? По меркам Проныр, сейчас я являл собой образец неслыханной отваги и одновременно столь же невообразимого безрассудства. Было совершенно очевидно, что на мне наша славная династия прекратит свое существование, но конец ее будет таков, что он непременно войдет в историю. Разве к этому стремились всю свою сознательную жизнь мой прадед, дед и отец? Наверняка нет. И все-таки я был уверен, что, осудив меня на словах, в глубине души они непременно мною бы гордились…
Кабальеро не имели возможности обстрелять
Впрочем, как узнать об этом наверняка, пока враги сами не подтвердят или не опровергнут мою теорию на практике?
Не подтвердили. Но и разочарования, которое в моем случае было бы предсмертным, я тоже не испытал. Те несколько пуль, что помимо прочих перелетели через борт и, задев вскользь козырек, умчались дальше, извергли метафламм с короткой задержкой. Ее хватило на то, чтобы «би-джи» вырвался на свободу не над козырьком, а выше, стеганув смертоносными нитями уже по крыше и вынудив меня вздрогнуть и инстинктивно присесть.
Остальные пули кабальеро безостановочно долбили нам в оба борта. А несколько были зачем-то выпущены в верхушку мачты, хотя, полагаю, стрелки прекрасно видели, что марсовая площадка пуста. Заходя на цель, я был предельно сосредоточен и не смотрел по сторонам, но все же не мог не замечать распускающиеся справа и слева от «Гольфстрима» бутоны черных всполохов. Которые могли бы расцвести и на орудийной палубе, не прикажи я экипажу задраить бойницы. Малабонита известила меня по коммуникатору, что если не приближаться к ним, то опасности нарваться на «би-джи», просачивающийся кое-где в бойничные щели, нет. Однако голос Моей Радости звучал неуверенно. Видимо, она не желала давать мне – рискующему сейчас больше всех нас – лишний повод для волнения и потому, докладывая обстановку, слегка преуменьшала угрозу.
Дабы не представлять собой легкую мишень, я врубил сепиллу и взялся двигаться к «Инфинито» не по прямой, а зигзагом. А также периодически исполнял полный разворот, чтобы круговым обстрелом держать южан на расстоянии и мешать им точно прицеливаться. Отстав, они могли начать пускать в нас пули по навесной траектории. Это было довольно просто сделать при их не слишком дальнобойных пистолетах и карабинах. Но это становилось на порядок труднее, когда мы выписывали петли, создавая вокруг себя завесу из разлетающихся камней и песка.
Указанное нам место прорыва на станцию – северный сектор Четвертого корпуса-сателлита – было испещрено сколами и трещинами больше, чем какой-либо другой участок этого купола. Похоже, именно здесь кабальеро пытались пробиться внутрь храма, сконцентрировав «би-джи»-обстрел в одной точке. Не вышло. Напор метафламма оказался недостаточен, купольное стекло не поддалось, и южане, оставив это занятие, решили поискать другой, менее трудоемкий способ вторжения. И все же оболочка «Инфинито» получила достаточные повреждения, чтобы таран трехсоттонной махины мог доделать за гвардейцами их варварскую работу. Только на сей раз не с захватнической, а со спасательной целью.