Грань человечности
Шрифт:
– А, господин полковник! – Из-за импровизированного стола выбрался командир второго взвода, сержант Киреев, и, пошатываясь, направился к Трегубову. Не доходя пары метров, он остановился, скривился, разглядев за широкой спиной полковника съежившегося Кобыева. С фальшивым радушием, покачнувшись, сделал широкий приглашающий жест.
– Присоединитесь, господин полковник? Коньяков с разносолами, к сожалению, не имеем, но, как говорится, чем богаты…
Трегубова трясло мелкой дрожью. Казалось, полковник сейчас просто лопнет от бешенства. Это заметили все, кроме Киреева, который продолжал кривляться.
– Так как, присядете,
Быть может, будь сержант немного трезвее, он бы смог заметить удар, сломавший ему нос, и отбросивший прямо на верстак. Заметить – да, отразить – вряд ли. Хотя Трегубов и был тыловиком, но за собой следил. Мало кто из заплывших жиром коллег полковника мог похвастать, что в сорок три года способен выйти на спарринг с КМС по боксу, и выйти из поединка победителем. Да, дыхалка уже не та, но удары, с восьми лет оттачиваемые сначала в районной секции, а потом – с приглашенным тренером, били кузнечным молотом. В этот раз только неконтролируемое бешенство помешало полковнику отправить сержанта в глубокий нокаут, а то и убить. Удар вышел несколько смазанным, и уже через несколько секунд, сержант неловко сполз с верстака. Мотнув головой, отчего во все стороны полетели кровавые брызги, Киреев нащупал сзади себя бутылку, и ухватив ее за горлышко, прорычал:
– Ну, держись, сука! Ща я тебя… – Вслед за сержантом с ведер и мешков поднялись еще несколько бойцов. Двое также вооружились бутылками, а третий крепко держал за ручку короткие вилы, использовавшиеся для уборки.
За спиной полковника громко икнул от страха Кобыев. Полковник, не теряя самообладания, потянулся к кобуре, и с ужасом осознал, что она пуста. Табельное оружие осталось лежать на столе, в его кабинете! Увидев растерянность на лице полковника, сержант сделал шаг вперед, и обнажил зубы в торжествующей ухмылке, больше похожей на звериный оскал.
В этот момент сзади послышался какой-то шум, и в дверной проем буквально вкатился Воронов, в сопровождении двух бойцов. Все трое были вооружены автоматами. Мгновенно оценив ситуацию, Тарас рухнул на колено, передергивая затвор автомата. Его примеру последовали и сопровождающие его бойцы.
– А ну побросали все на хер! Руки в гору, шаг назад! Ну! – рявкнул старший лейтенант.
Со звоном покатились по бетонному полу бутылки, боец с вилами осторожно отставил инструмент, и отошел от него. Киреев, с искаженной физиономией поставил бутылку на пол и также сделал шаг назад.
– Чего так долго? – Просипел полковник.
– Разрешите доложить! – Тарас обратился к Трегубову по Уставу, однако не поменял при этом позы, все так же припав к прицелу автомата, и зорко наблюдая за скучковавшимися, перепуганными, и уже почти протрезвевшими солдатами.
– Докладывай.
– Дверь в санчасть взломана. В подсобке найден избитый начмед. Связанный, с кляпом во рту. После освобождения доложил о нападении на него, совершенном Киреевым и еще несколькими бойцами. Опознать остальных не успел, после отказа выдать спирт, начмеда стали бить. После того, как он потерял сознание, Киреев с бойцами связали его и заперли в подсобке.
– Нападение, значит? Оч-ч-чень интересно…. – протянул Трегубов. – Что имеешь сказать по данному поводу,
– Пошел ты, урод! – зло выплюнул Киреев. – Весь мир рухнул, а ты продолжаешь в солдатики играть! До тебя что, не доходит? Это – все! Больше ничего уже не будет! Ничего! Чего ты от меня хочешь?! Чтобы я продолжал тут за свинками убирать? Да хрен тебе по всей морде, понял?! Родины, которой я присягу давал, больше не существует, а следовательно – я никому ничего не должен! И делаю теперь, то, что считаю нужным! Ясно тебе это!?
– У вас все, сержант Киреев? – Голос полковника в миг изменился, и звучал теперь, подобно синтетической речи – холодно и бесстрастно. – Тогда так. По законам военного времени, нападение на старшего по званию, и хищение госимущества, а попросту – мародерство – является особо тяжким преступлением, и карается расстрелом. Приговор выносится полевым судом, обжалованию не подлежит, и приводится в исполнение незамедлительно. Но! – Полковник, прищурившись, смотрел на побледневшего Киреева. – Как ты очень верно заметил, сынок, Родины больше нет. И присяга недействительна. А соответственно, недействителен и устав. И остается только одно правило – правило доминирующего хищника. Так вот, запоминайте, дебилы: доминирующий хищник здесь – это я! Я теперь ваш хозяин, царь, и бог! И как с вами поступать – решаю тоже я! Отныне вы – мои рабы, и лишаетесь абсолютно всех прав! Запомните, для меня вы больше не люди, и жизнь вот этих вот свиней для меня гораздо важнее, чем все ваши, вместе взятые! Воронов!
– Я!
– Вызови еще бойцов, и обеспечь конвоирование этих отбросов в карцер!
– Но, господин полковник, они там все не поместятся!
– А мне – насрать! Пусть хоть штабелями ложатся.
– Есть! – Старший лейтенант сделал знак одному из своих бойцов, и тот сорвался с места, выполняя приказ полковника.
– И, еще…
– Да, господин полковник!
– Пистолет! – Трегубов требовательно протянул руку. Тарас молча щелкнул застёжкой кобуры-кармана на разгрузке, извлек остуда АПС, и передал полковнику рукояткой вперед.
Трегубов передернул затвор, и взглянул на Киреева. Под взглядом налившихся кровью глаз полковника, Киреев невольно вздрогнул.
– Киреев! Кру-гом!
Сержант дернулся, но автоматически выполнил команду.
– По проходу вперед – марш!
Перепуганные бойцы расступились в стороны, освобождая дорогу своему недавнему предводителю. Сглотнув, сержант зашагал вперед. В самом конце коридора повторный окрик полковника остановил его.
– Нале-во! – последовала следующая команда.
Киреев, резко и четко, как на плацу, выполнил команду, и, вздрогнув, отпрянул.
Прямо перед его лицом, к прутьям прижалась отталкивающая, огромная морда. Большой, грязный пятак протиснулся между прутьев клетки, и с отвратительным звуком втягивал в себя воздух. Маленькие, злобные глазки, не мигая уставились на Киреева.
Сержант сглотнул.
Эта клетка была одиночной. В ней держали огромного, трехсоткилограммового племенного кабана по кличке Вепрь. Вепрь достигал в холке полутора метров, а про его злобный нрав бойцы знали не понаслышке. В дурном настроении, он уже как-то подрал бойца, убиравшего у него в клетке. Тому две недели пришлось проваляться в санчасти. Огромный вес и злоба делали кабана настоящим монстром, который, однако, тоже требовал ухода, и бойцы тянули между собой жребий, кому сегодня идти в клетку к Вепрю.