Граната в ушанке
Шрифт:
Здесь люди работают с осторожностью и точностью сапёров, разминировающих поле войны. У археологов нет бульдозеров и многих других машин, которые здорово помогли бы работе, избавили бы от тяжёлого физического труда. Но здесь машины часто неприменимы. Слои земли снимаются вручную, чтобы не повредить возможные находки.
Вы спускаетесь в котлован по узкой стремянке и проходите одно столетие за другим. Первая ступенька - и вы видите, как из среза земли торчит пучок бронзовых проволочек. Это двадцатый век. Здесь проходил телефонный кабель к командному пункту в Великую Отечественную
Ещё ниже - брёвна мостовой и остатки дубильного чана, где вымачивали кожу.
Слой за слоем, век за веком.
Вы спускаетесь десять, пятнадцать минут, даже двигаясь очень медленно, а проходите тысячелетие. По чану, в котором вымачивали кожу, и по оставшимся сапожным инструментам вы узнаёте, что в этом месте, где сейчас к вашему ботинку прилип комочек земли, жил четыреста лет назад кожевник, который не только сам обрабатывал кожу, но и шил обувь.
Ещё ступенькой ниже - и вы как бы пронизываете улицы кузнецов, торговцев воском, гончаров.
Вот обломок деревянного колеса. Он лежит на брезентовой ленте транспортёра. Шумит электрический мотор. Гудят огромные самосвалы. Наверху, куда отброшена тщательно проверенная земля, работает техника двадцатого века. А вскрыли уже далёкий пятнадцатый век, когда полтысячи лет назад на этом же месте в весеннюю или осеннюю распутицу сломалось колесо в телеге нашего бородатого прапра и ещё пять раз прадеда. Обломок колеса так и засох в грязи. Его покрыли брёвна мостовой, уложенные на лаги (так назывались длинные толстые жерди). И только сегодня откопали свидетельство этой неудачной поездки новгородца. Кто знает, может быть, он торопился на сборище новгородской рати, выступавшей против врагов. Или вёз на пристань товар, чтоб погрузить новгородские ладьи - "бусы-кораблики".
Стремянка спускается ещё ниже, к самому дну котлована.
– Смотри, Сахаров!
Ираида Андреевна спускается первой. Она в непривычном для седой женщины костюме - в широких брюках и куртке.
Вот уже, придерживая пальцем пенсне на переносице, учительница спрыгнула с последней перекладины на землю. Рядом с ней - почерневшие лаги мостовой. За ними земля более светлая - серая, будто и не земля это, а порошок. Тут же широкий меч, копьё, черепа и кости.
– Сахаров, Костик, где же ты?
– Прыгаю!
– Костя отрывается от последней перекладины и прыгает на мягкую землю. Она сохранила за много сотен лет остатки построек, заботливо сберегла свидетельства событий, которые здесь произошли.
Черепа немного пугают Костю. В котловане сумрачно и сыро.
– Что это?
– шёпотом спрашивает он Ираиду Андреевну.
– Погоди, - говорит учительница.
– Другие спустятся - расскажу...
Ираида Андреевна стояла на краю почерневшей лаги. Она видела детей как никогда близко. Вот они сгрудились возле неё. Костя мотал головой
– Эй вы там, не напирайте!
Но всем хотелось посмотреть, что лежит на дне раскопа.
– Шире круг, шире!
– Ираида Андреевна разводила руками, словно плавала.
– Так лучше? Лучше! Ну, слушайте. Тут, дети, много веков назад был бой. Вот видите: враги напали на этот дом. Он стоял здесь, где сейчас стою я. Врагов было семеро против одного новгородца. Он погиб у порога сожжённого дома, но дом так и не сдал врагам - перебил всех их до одного и погиб сам. Погиб, но не сдался. Учёные зарисовали всё: как лежали копья, топоры и мечи, где найдены черепа и кости. А в пепле сгоревшего дома горшки и камни очага. И теперь ясна вся картина событий, которые произошли здесь много веков назад. Ясно?
– Угу, - ответил Костя и подумал: "Ох, и дал же он им, этот новгородец!"
Костя стоял ниже учительницы, и она видела его чуть курчавые волосы и очки, а в них удивлённо-восторженные и в то же время чуть испуганные глаза. И ей вспомнились такие же детски-наивные глаза одного из её сыновей и курчавые волосы другого.
Ираида Андреевна почувствовала сухость во рту - язык стал шершавым, губы стянуло, словно их опалило солнце. И дышать стало труднее, и веки стали набухать.
Кто-то из школьников с визгом прыгал со стремянки в котлован, кто-то бегал взапуски и смеялся.
Возле Ираиды Андреевны стояли теперь только Костя и девочка из его же класса, но такая маленькая, что её можно было принять за дошкольницу. Костя медленно стянул с головы фуражку, а девочка, осторожно ступая, подошла к полоске земли, за которой был серый пепел пожарища. Она опустилась на колено и постояла так, опустив голову. Потом вынула из волос синий полевой цветок и положила его на серую кромку пепла. Здесь был порог дома, хозяин которого отдал свою жизнь, но не пустил врагов на родную землю.
МАРСИАНИН ИЛИ КОСМОНАВТ
Раскоп, на который повела кружковцев учительница истории, был недалеко от озера. До берега было, как говорится, рукой подать: десять пятнадцать минут хода. Но всё же это было достаточно далеко, и Костя не мог увидеть, что происходило там, на озере. А жаль! Прежде всего он увидел бы там Бориса Сергиенко. Тот стоял у самосвала, обтирая ветошью голые до локтей, блестящие от масла руки.
На берегу было суетливо и шумно: большой трактор и автокран, похожий на жирафа, разворачивались у самой воды. Берег был илистый и топкий тяжёлые машины вязли, буксовали, рычали, дымили, вздрагивали, глохли и снова рычали.
На спокойном озере было тоже много всякой техники: пожарный катер с блестящими пушками, только это были водяные пушки - водомёты, рядом стоял ещё один катерок, с которого прямо в воду спускалась железная лесенка.
– Э-эй!
– кричал с берега Борис Сергиенко.
– На водолазном! Слышите?
Он последний раз провёл паклей по промасленным рукам и кричал и звал кого-то с озера, сложив ладони рупором у рта. Руки-то он вытер, а всё равно на щеках остались тёмные линии. Только ещё сильнее сверкали белые зубы.