Гранетанцор
Шрифт:
– И они любят информацию, – продолжала Лифт. – Любят торговать ею друг с другом, так?
– Безусловно. Это самобытная черта их культуры, как говорили ваши наставники во дворце. Вас там не было, я слушал вместо вас.
– Писанина бывает важной, по крайней мере, для тех, кто ее пишет. Но что они потом с ней делают? Выбрасывают? Сжигают?
– Выбрасывают? Лозы Матери! Нет, нет, нет. Ничего нельзя просто так выбрасывать! Это еще может пригодиться. Я бы нашел для записей безопасное место и хранил их в неприкосновенности на случай, если
Лифт кивнула, сложив руки на груди. Здесь так же ко всему относятся. Этот город, где все только и делают, что всё записывают, а потом постоянно предлагают купить идеи... что ж, в некотором смысле это место похоже на целый город Виндлей.
Мрак приказал своим охотникам найти того, кто совершает странные дела, потрясные дела. А в этом городе записывают, что дети ели на завтрак. Если кто-нибудь заметит нечто странное, то непременно запишет.
Лифт пробежалась по саду, касаясь лоз босыми ногами. Лозы убирались прочь. Она вскочила на скамейку рядом с намеченной целью – пожилой женщиной. Верхняя часть ее коричневой шиквы была обернута так, что виднелось накрашенное лицо и аккуратная прическа.
Женщина тут же сморщила нос. Ну уж нет, Лифт купалась с неделю назад в Азире, с мылом и всем, что полагается.
– Кыш! У меня нет для тебя денег, – брезгливо помахала женщина пальцами. – Кыш! Пошла прочь.
– Мне не нужны деньги, – заверила Лифт. – Я хочу заключить сделку. За информацию.
– Мне ничего от тебя не нужно.
– А мне и дать нечего. У меня это хорошо получается. Я уйду и ничего вам не дам. Просто ответьте на вопрос.
Лифт неподвижно ссутулилась на скамье, потом почесала зад. Женщина завозилась, словно собралась уходить, и Лифт наклонилась к ней.
– Ты не соблюдаешь предписания для попрошаек, – возмутилась женщина.
– Я не прошу. Я торгуюсь.
– Хорошо. И что ты хочешь знать?
– Есть ли в городе место, куда складывают всю писанину для сохранности?
Нахмурившись, женщина указала вдаль, на похожее на холм сооружение в центре города. Оно было таким большим, что возвышалось надо всем вокруг и даже выглядывало за стены-расселины.
– Что-то наподобие Верховной Дирекции? – спросила женщина.
Моргнув, Лифт склонила голову набок.
Женщина не упустила возможности перебраться в другую часть сада.
– Это все время было там? – поинтересовалась Лифт.
– Э, да, – ответил Виндль. – Конечно.
– Правда? – Она почесала затылок. – Хм.
12
Лозы Виндля взвились по стене переулка, и Лифт полезла наверх, не беспокоясь, что привлекает лишнее внимание. Перебравшись через край стены, она оказалась на поле. Фермеры посматривали в небо и ворчали. Времена года сошли с ума. Дождь должен был лить не переставая – скверное время для посадки растений, так как вода вымывает семенную пасту, однако вот уже много дней сухо: ни бурь, ни дождя.
Лифт шла мимо
Озадаченные фермеры работали, подтянув шиквы повыше. Лифт, проходя мимо, пыталась прислушиваться. Пыталась услышать.
Обычно в это время года им не нужно работать. Разумеется, они все равно сажали в трещинах треб, который мог пережить наводнение, но никак не лавис, талью или клему – гораздо более трудоемкие, но и более урожайные культуры.
И все же они сеяли. А если завтра пойдет дождь и смоет все их усилия? А если дождя вообще больше никогда не будет? Городских цистерн, до краев наполненных водой после недели Плача, не хватит навечно. Люди так беспокоились, что Лифт заметила нескольких спренов страха – шариков фиолетовой слизи, собравшихся вокруг холмиков, в которые сажали растения.
Будто им наперекор, от растущих полипов отделились спрены жизни. Кружась и переливаясь зеленым, пылинки увязались следом за Лифт. Впереди, словно лысая голова над спинкой кресла, возвышалась Верховная Дирекция – огромная округлая глыба камня.
Вся жизнь в городе так или иначе вращалась вокруг этой точки. Даже улицы, закручиваясь, вели к ней. Подойдя ближе, Лифт увидела, что вокруг Дирекции вырезан в камне громадный участок. Смотреть там было особо не на что, но круглый каменный холм казался надежно защищенным от бурь.
– И правда, отсюда земля расходится под уклоном, – отметил Виндль. – В любом случае это самая высокая точка города. Думаю, потому этот бугор и превратили в крепость.
Крепость для книг. Иногда люди такие странные. К строению вели многочисленные спиральные подъемы, и толпа впереди, в основном ташиккцы, текла наружу и внутрь.
Лифт уселась на краю стены, свесив ноги.
– С виду похоже на кончик причиндалов какого-нибудь парня. Типа у него такой короткий «меч», что все его пожалели и сказали: «Эй, а поставим-ка в его честь огромный монумент! И пусть он крошечный, в таком виде будет выглядеть сногсшибательно!»
Виндль вздохнул.
– Это не грубость, – подчеркнула Лифт. – Должно было выйти поэтично. Старина Седовласый утверждал, что нельзя считаться грубияном, пока говоришь об искусстве. В этом случае ты – утонченная натура. Вот почему развешивать во дворце картины с голыми леди – это нормально.
– Госпожа, не тот ли это человек, что сам прыгнул марабетийскому большепанцирнику в глотку?
– Ага. Такой же безумный, как ящик пьяных норок. Я по нему скучаю.
Лифт нравилось думать, будто на самом деле его не съели. Он подмигнул ей, когда, поразив зевак, сиганул в разинутую пасть большепанцирника.