Грани матрицы
Шрифт:
Тогда я нажал на спусковой крючок автомата. Тяжелые шарики малого диаметра тучей устремились в грудь диверсанта. Но его бронежилет почти полностью отразил или поглотил пули. А сам громила привел в действие огнемет и едва не спалил нас жарким облаком огня, прошедшим в нескольких сантиметрах от моей левой щеки.
Переключив автомат в режим стрельбы импульсами, я несколько раз ударил в шлем террориста. С третьего выстрела шлем треснул, с четвертого – разлетелся на куски. Враг был повержен.
– Сравнительно неплохо, – заявила Надя, капризно морщась. – Но тебе сильно повезло. Он даже не попал в тебя из огнемета…
– Что же, меня здесь могут убить? – поинтересовался я.
– Ну, не совсем взаправду, – протянула
– А как?
– Да вот так, – заявила девушка, направляя на меня ствол автомата и нажимая на спусковой крючок.
Я ощутил болезненные толчки в грудь, перед глазами у меня померкло. И спустя несколько секунд я пришел в себя в имитационной ячейке космосалона.
– Предательница, – с укором сказал я Наде, которая уже высвобождалась из скафандра.
– Никогда не расслабляйся, – посоветовала она. – Впереди много тренировок. А сейчас, думаю, нам нужно немного отдохнуть.
Отдыхали мы по – королевски – в оранжерее рядом с огромным бассейном, в мягких шезлонгах. Под рукой – тележка мини-бара, услужливый робот-официант, в любую секунду готовый катиться в ресторан за свежей, холодной или горячей, закуской. Вокруг – пальмы, лианы и причудливые тропические растения. Температура воздуха – около тридцати градусов. Вода в бассейне тоже теплая.
Сейчас, летом, это место не пользовалось большой популярностью. К тому же сегодняшний день был зарезервирован для начальника станции и высшего руководства ГигаТЭЦ. Но летом никто не спешил в зимний сад. А зимой, когда за тройными стеклами двадцать, тридцать, а то и сорок градусов мороза, люди чувствовали себя здесь как в раю.
По другую сторону оранжереи располагался «лягушатник» для детей. Там воды было чуть больше чем по колено. Как ни странно, Надя предпочитала именно неглубокий бассейн. Скорее всего, не умела плавать. Я не стал уточнять.
– Станция, пожалуй, тратит уйму энергии на собственные нужды, – заметил я.
– Немало, – отозвалась девушка. Она сидела в шезлонге с закрытыми глазами. Волосы у нее были мокрые, будто она ныряла. Хотя нырнуть в «лягушатнике» не так-то просто, даже умеючи. – Отопление, подогрев дорожек, зарядка аккумуляторов транспорта… Но по сравнению с выработкой – ерунда.
– Освещение ночью, – добавил я. – Здесь же полярные ночи?
– Ночью этот район освещается орбитальным зеркалом, – объяснила Надя. – Оно дает гораздо больше света, чем Луна в полнолуние. И даже подогревает воздух. Ведь в окрестностях ГигаТЭЦ еще и посыпают снег порошком, приготовленным из почвы летом. Экологически полностью безопасно, но действенно. «Зеленые», правда, воют, что температура на планете глобально повышается. Но американо-европейско-российское лобби в мировом сообществе достаточно сильно. Все северные народы, как ни странно, тоже хотят жить в тепле. А южане… Индусы потерпят – им к жаре не привыкать, да и дожди идут регулярно. Китайцам, похоже, потепление тоже выгодно – активнее осваиваются северные области, Внутренняя Монголия. Ну а мнение Африки мало кого интересует. К тому же пустынь не становится больше – моря расширяются, вода испаряется сильнее, дожди идут чаще.
Такого обширного политико-экологического экскурса я от Нади не ожидал. Девушка неожиданно оказалась более эрудированной, чем я предполагал, беседуя с ней прежде. Или она специализировалась в области геополитики?
– Где же орбитальное зеркало сейчас?
– Греет Антарктиду. Глупо подсвечивать землю в разгар лета. Здесь и так жарко. Но скоро его вернут. И осень задержится на пару недель… И зима наступит не так быстро.
Орбитальные зеркала придумали, конечно, давно. Но выводить их на орбиту, да еще и гонять с места на место – удовольствие дорогое. Тем более что, как я понял, воздушный транспорт практически не работал именно из-за дороговизны топлива. Вертолеты существовали, но поднимались в воздух крайне
На мой вопрос о затратах на запуски Надежда неожиданно рассмеялась.
– Ты что, на самом деле не знаешь, как сейчас посылают в космос спутники?
– Откуда бы мне знать?
– И не догадываешься?
Я не стал даже пожимать плечами. Просто подождал, пока девушка насладится моей неосведомленностью и приступит к рассказу.
– Спутники выводят с разгонных пилонов в Южной Америке. Та же самая конструкция, что и в баллистическом транспорте. Только разгон гораздо сильнее, а пилоны больше. Я видела картинки в Интернете; самой бывать в космосе и на космодромах не доводилось. Разгонные пилоны громадные. Они поднимаются вверх на две тысячи метров. А по земле идеальный монорельсовый путь тянется на пятьдесят километров. Сначала аппарат разгоняется с помощью электромагнитного поля по поверхности Земли, потом взлетает по очень маленькому уклону пилона – при большем закруглении нагрузки не выдержат ни стойки, ни сам аппарат – и устремляется в небо. Правда, потом все равно приходится включать двигатели. Но топлива тратится гораздо меньше. Основной разгон происходит за счет электроэнергии. И, естественно, космодром расположен на экваторе – чтобы использовать вращение Земли.
Девушка рассказывала интересно и гладко. Но и я был не лыком шит. Решив, что бумаги здесь не найдется, я потребовал у робота-официанта салфетку. Тому не пришлось ехать за ней в бар, запас салфеток имелся в маленьком потайном ящичке.
Воспользовавшись мягкой бумагой салфетки и вечным пером для подписания счетов, которое было закреплено на корпусе робота, я произвел некоторые расчеты.
Любой рельсовый путь не слишком хорош для разгонного механизма по одной простой причине: чем выше ускорение, тем выше скорость. Чем больше скорость, тем скорее объект покидает разгонную трассу. Стало быть, времени на разгон у него остается все меньше и меньше.
Вспомнив, что пройденный путь пропорционален произведению ускорения на квадрат времени, а именно:…
, а скорость есть не что иное, как произведение ускорения на время:
,,
V=at, путем несложных преобразований я получил формулу:
Открытия Америки здесь не было, формула знакомая, но нельзя ведь помнить их все? Только базовые формулы, а нужные легко вывести из них.
Подставив в формулу длину разгонного пути на наземной дороге и пилоне, пятьдесят километров, или пятьдесят тысяч метров, я предположил, что ускорение на трассе, как и в тех первых ракетах, что поднимали на орбиту космонавтов, около десяти g [4] , или сто метров в секунду в квадрате. Разгонять корабль с меньшим ускорением – неэффективно. С большим – трудно и небезопасно для людей и грузов.
4
g – ускорение свободного падения, у поверхности Земли равно 9,8 м/с2
После вычислений стало ясно, что с ускорением в 10 g на трассе в пятьдесят километров космический корабль или спутник мог разогнаться до скорости, немного больше трех километров в секунду. Недостаточно для выхода на орбиту, но половина первой космической скорости уже есть. Дальше остается только включить ракетные двигатели и еще немного поднажать.
Надя с недоумением наблюдала за моими действиями.
– Что ты пишешь? – спросила она, когда я отложил салфетку и удовлетворенно улыбнулся.