Грани верности

Глакс М. О.

Каждый раз при упоминании посла Смерти мурашки бежали по коже.

– Всадник все-таки появился? – я изобразила испуг, чтобы не выдавать Клауса.

– Появился. Только легче от этого не стало. Как мы и говорили прошлой ночью, от них одни только сложности. Мы должны найти и представить на суд виновного или доказать вину других адептов Тьмы. А у нас, как я и сказал, никаких доказательств, кроме нескольких тысяч людей, пребывавших в беспамятстве.

– А что за взрыв прогремел утром за городом?

– Еще одна упущенная зацепка, - вздохнул Абрамс. – Место,

откуда мог вести вещание Соулривер. Но без вас отправлять туда хранителей было самоубийством. И темные взорвали ее до того, как вы пришли в себя после взаимодействия с эфирным кристаллом.

– Ого, - это все, что я смогла выдавить из себя.

Получается, у нас все-таки был шанс поймать Соулривера, но он ускользнул, потому что я слишком долго валялась в лазарете.

– Даже не вздумайте корить себя, Тали, - тепло улыбнувшись, одернул меня Верховный Хранитель. – Если бы не вы, сегодня в Эстере некому бы было встречать рассвет. Вы и так кое-как на ногах держитесь, а я тащу вас в одно из самых неприятных мест этого города.

Мобиль повернул направо и поехал вдоль забора, за которым виднелась внушительных размеров воронка, уходящая глубоко под землю. Каждый ее уровень усыпан сотнями огней, освещающих узкие дорожки между черными проходами в стенах. Именно здесь, на месте кратера от метеорита, была расположена одна из первых шахт Эстера, принесших городу богатство и процветание. С детства я слышала истории, что это был камень, рухнувший на землю с одной из лун. Насколько это было правдой, я не знала, но из-за этой легенды карьер издавна прозвали лунным.

– Приготовьтесь, Тали, может быть неприятно…

Водитель взял влево и съехал вниз. И как только мы пересекли первые ограждения и оказались ниже дороги на несколько метров, я подумала, что оглохла. На секунду давление заложило уши, притупляя звуки вокруг. Еще через пару мгновений все расплылось перед глазами, но прежде, чем я успела испугаться, чувства вернулись в норму.

– Добро пожаловать в тюрьму Эстера, Тали, - усмехнулся Абрамс, не спуская с меня глаз. – Единственное место в городе, где все мы становимся обычными людьми.

Теперь ясно, почему я ощущала себя будто бы раздетой. Здесь не было Эфира. Страшная катастрофа, случившаяся в шахте пять поколений тому назад, создала в карьере аномалию, и эфирные кристаллы в этом месте превратились в бесполезные камни. С тех пор здесь существует тюрьма – место, где опасных эфиристов можно содержать без страха, что кто-нибудь из них подожжет все вокруг или разорвет стражей на части лишь силой мысли. Или сотрет им память, как это мог делать Эд Пирс.

– Все, что нам удалось от него добиться, не имело никакого значения, - говорил Абрамс, как только мы вышли из мобиля. – Подросток с пустыми грезами о должности Советника. Не выдержав конкуренции с Клаусом, поддался влиянию Тьмы и стал пешкой в чужой игре.

Тонкая иголка, словно укус комара, взяла образец моей крови на проходной. Пройдя процедуру идентификации, подобно той, что была у нас в Академии, я поспешила следом за Хранителем по мрачным тюремным коридорам.

– Вы думаете, он мог еще что-то сокрыть

от группы дознавателей? – неуверенно спросила я, оглядываясь по сторонам.

Джошуа Абрамс определенно знает, что делает, но я не совсем понимала, как могу помочь ему в этом задании. Наши шаги отдавались стальным эхом от решетчатого пола и будили обитателей камер, темными лабиринтами тянущихся вдоль пещерного коридора. Пока мы уходили вглубь шахты, я то и дело натыкалась на любопытные взгляды заключенных в одинаковой серой робе и сторонилась свисающих сквозь решетки руки.

– Как же их много, - еле слышно прошептала я, стараясь не отставать.

– Да уж, немало, - скептически хмыкнул Абрамс. – И все, кто здесь, вряд ли когда-то выберутся на свободу. Закон запрещает нам их казнить, но можем запереть их здесь до конца жизни.

За пять минут в этих мрачных и замкнутых коридорах мне уже стало не по себе. Как же можно смириться с мыслью, что попав сюда однажды, уже никогда не увидишь дневного света?

– Вы, наконец, вернулись! – вдруг воскликнул патлатый мужчина, кинувшийся к двери камеры. – Я же говорил, что невиновен. Меня оклеветали, это был не я… Куда же вы, сэр Абрамс? Освободите меня!

– Эй, Абрамс, - проворковала девушка в соседней камере, кокетливо прижавшись к решетке. – Ты скучал по мне?

– Абрамс? – послышался удивленный оклик, которому вторил еще десяток голосов. – Какого Всадника, ты забыл тут, подонок? Подойди ближе, если не слабо? Слабо? Еще бы!

– Ух ты, какая цыпочка! Неужели это для нас?

Я старалась не отставать от Верховного Хранителя и не вздрагивать от каждого нового крика.

– Ходишь тут с важным видом, - запрыгнув ногами на решетку, вопил лысый мужик с татуировкой черепа на лице.

Возбуждение заключенных набирало обороты, и почти каждый из них грозился доказать хотя бы словами, на что способен. Но Абрамс благоразумно игнорировал всех.

– Выпусти нас, и быстро узнаешь, где твое место! Хватит держать нас тут, как скот! У нас тоже есть права!

Наверняка, каждый из них заслужил свое место в этом жуткой тюрьме, но, несмотря ни на что, почти каждый заключенный был в чистой робе. Вопреки возмущениям, за ними явно ухаживали, а не бросили здесь погибать. Хотя порой от зловонии из некоторых камер, действительно хотелось умереть.

Мы свернули и спустились по лестнице на пару этажей вниз, но крики и проклятья, сыплющиеся нам вслед, не прекращались, заражая негодованием и это крыло. Масштабы тюрьмы поражали и пугали одновременно. Почти все камеры были заполнены, а конца этим решетчатым лабиринтам даже не было видно.

Наконец, мы остановились возле камеры Пирса.

– Эд? – пораженно спросила я, подавшись вперед.

В осунувшемся парне, лежавшем на полу возле узкой койки, я с трудом узнала бывшего четверокурсника Академии. Его светлые когда-то волосы почти не отличались от земельного цвета стен камеры. Когда-то он любил покрасоваться перед девушками, а теперь лежал в серой грязной робе, хотя рядом на койке покоилась чистая сменная одежда. И мусор вокруг его совсем не смущал.