Граница вечности
Шрифт:
В семь тридцать пришел Джордж в широких брюках, мокасинах и синей рубашке с открытым воротом. Мария выложила салат на тарелку и опустила пасту в кипящую воду, а он открыл бутылку кьянти.
Дверь в спальню была открыта, и Джордж заглянул туда.
— Святыни больше нет, — заметил он.
— Я выбросила почти все фотографии.
Они сели за ее маленький обеденный стол.
Они были друзьями тринадцать лет, и им случалось видеть друг друга в минуту глубочайшего отчаяния. Они оба имели возлюбленных, которые ушли от них: Верина Маркванд — к «Черным пантерам», президент Кеннеди — в мир иной. И Джорджа,
— Сердце — это карта мира, — сказала Мария. — Ты слышал это?
— Я даже не знаю, что это значит, ответил он.
— Однажды я видела карту Древнего мира. На ней Земля изображалась в виде плоского диска с Иерусалимом в центре. Рим был больше Африки, а Америка просто отсутствовала. Сердце — это такая же карта. Сам человек находится в центре, а все другое — вне пропорции. Ты изображаешь друзей своей юности крупным планом, а потом становится невозможно представить их в другом масштабе, чтобы добавить других, более важных людей. Каждый, кто сделал тебе плохо, занимает много места, как и каждый, кого ты любил.
— Хорошо, я понял, но…
— Я выбросила фотографии Джона Кеннеди. Но он всегда будет слишком большим на карте моего сердца. Вот что я имею в виду.
После ужина они вымыли посуду и сели на большом мягком диване перед телевизором с недопитым вином. Кошачья парочка отправилась спать на коврик.
Никсон появился на экране в девять.
Пожалуйста, подумала Мария, пусть мучение закончится сейчас.
Никсон сидел в Овальном кабинете, позади него синяя штора, справа флаг США, а слева президентский штандарт. Низкий, скрипучий голос заговорил сразу:
— В тридцать седьмой раз я обращаюсь к вам из своего кабинета, где было принято так много решений, которые определяли историю нашего государства.
Камера начала медленно увеличивать изображение. На президенте был знакомый синий костюм и галстук.
— В течение долгого и трудного периода уотергейтского дела я чувствовал обязанным проявлять настойчивость и прилагать все возможные усилия, чтобы завершить срок полномочий, на который вы избрали меня. Однако в последние дни мне стало очевидно, что я больше не имею достаточно надежной поддержки в конгрессе, чтобы оправдывать продолжение этих усилий.
— Ну вот, он уходит в отставку! — радостно воскликнул Джордж.
Мария от волнения схватила его за руку.
Камеры показали президента крупным планом.
— Я никогда не бросал начатое дело.
— Черт возьми! — воскликнул Джордж. — Неужто он собирается пойти на попятный?
— Но сейчас я должен поставить интересы Америки на первый план.
— Нет, — заметила Мария, — он не собирается идти на попятный.
— Поэтому я ухожу в отставку с поста президента с завтрашнего полудня. Вице-президент Форд будет приведен к присяге в это время в этом кабинете.
— Есть! — Джордж ударил кулаком воздух. — Он сделал это. Наконец-то он ушел.
Мария не то чтобы ликовала, она просто с облегчением вздохнула. Она пробудилась от кошмарного сна, в котором высшие чиновники были мошенниками и никто не мог остановить их.
Но в реальной жизни их нашли, осрамили и прогнали.
К ней пришло ощущение безопасности и осознание того, что в течение двух лет она не чувствовала
Никсон не признавал никаких ошибок, не сказал, что совершал преступления, лгал и старался свалить вину на других. Переворачивая страницы своей речи, он распространялся о своих успехах: Китай, переговоры об ограничении вооружений, дипломатия на Ближнем Востоке. Он закончил на оптимистической ноте.
— Всё, — произнесла Мария скептическим тоном.
— Мы победили, — сказал Джордж и обнял ее.
Потом, не отдавая себе отчета, они начали целоваться.
Это произошло самым естественным образом.
Это не был неожиданный всплеск: страсти. Они целовались играючи, исследуя друг у друга губы и языки. У Джорджа был привкус вина. Они словно заговорили на захватывающую тему, которую раньше оставляли без внимания. Мария улыбалась и целовалась одновременно.
Вскоре их объятия обрели страсть. От испытываемого удовольствия у Марии участилось дыхание. Она расстегнула его синюю рубашку, чтобы ощутить его грудь. Она почти забыла, что чувствовала, когда обнимала мужское тело. Ей было приятно, как он прикасался к ее интимным местам своими большими руками, такими не похожими на ее маленькие руки с мягкими пальцами.
Краем глаза она увидела, что ее питомцы уходят из комнаты.
Джордж ласкал ее удивительно долго. У нее раньше был только один любовник, и он не был так терпелив: к этому моменту он уже лежал бы на ней. Она разрывалась между удовольствием от того, что Джордж делал, и страстным желанием почувствовать его внутри себя.
Потом наконец это свершилось. Она забыла, как это приятно. Она с силой притянула его к себе и подняла ноги, чтобы принять его. Она снова и снова повторяла его имя, пока ею не овладел спазм наслаждения, и она закричала. В тот же момент она почувствовала, что он извергается внутри ее, отчего ее тело содрогнулось еще раз.
Они лежали в объятиях друг друга и тяжело дышали. Ей показалось, что она недостаточно сильно прижимает его к себе. Тогда она обхватила его одной рукой за спину, а другой — за голову, все еще боясь, что это нереально, что это сон. Она поцеловала его изуродованное ухо, щекой чувствуя его горячее дыхание.
Постепенно ее дыхание пришло в норму. Окружающий мир снова стал реальностью. Телевизор все еще был включен — передавались комментарии на отставку.
— Это был знаменательный день, — заявил какой-то политик. Мария вздохнула.
— Конечно, — сказала она.
* * *
Джордж, как и многие люди, думал, что бывшего президента отправят в тюрьму. Никсон совершил более чем достаточно преступлений для такого приговора. Это была не средневековая Европа, где короли стояли выше закона. Это была Америка, где правосудие одно для всех. Юридический комитет палаты представителей постановил, что Никсон должен быть привлечен к суду, и конгресс одобрил это решение абсолютным большинством в 412 голосов против 3. Общественность также высказалась за импичмент: при опросах 66 процентов респондентов ответили «да» и 27 процентов — «нет». Джона Эрлихмана уже приговорили к двадцати месяцам тюрьмы за его преступления. Было бы несправедливо, если бы человек, который отдавал ему приказы, избежал наказания.