Гранит

Терещенко Григорий Михайлович

Спустя полчаса тот вернулся вместе с Лисяком.

— А где же второй? — спросил Остап.

— Заболел. Он на желудок слаб. Как только дело доходит до снарядов, у него сразу начинается... — загоготал Лисяк.

— Зачем два патрона принес? — удивился Белошапка.

— Не знаешь? Эх, начальник! А ну как один откажет?

— Такого не бывает.

— Всякое бывает, — многозначительно заметил Лисяк, взглянув на Самохвала.

Подошли к траншее.

— Начинайте. Да поторапливайтесь, вся работа стоит.

Лисяк

иронически посмотрел на Белошапку:

— Не подгоняй, начальник. Не люблю, когда надо мной кнутом щелкают. Вот выкурю сигарету, тогда и полезу к фрицевским «теляткам».

Не торопясь Лисяк прикурил сигарету, пустил в сторону Остапа кольца дыма и проводил их взглядом. Кольца, растворяясь, медленно плыли в воздухе. Белошапка понимал, что Лисяк нарочно тянет время, но ничего не мог поделать.

— Знаешь, начальник, как бегают мурашки по спине, когда сидишь верхом на таких вот «телятках», пролежавших в земле почти тридцать лет? Так что ты потерпи. Может, Лисяк выкуривает сейчас последнюю свою сигарету. Ты представь себе это!..

— Хватит. Надоела твоя болтовня.

— Перед смертью каждому хочется вволю наговориться.

— Почему перед смертью? — спросил Самохвал.

— Ты помалкивай. Жаль, некогда мне, а то прочитал бы я тебе лекцию о том, как ведут себя снаряды, что пролежали так долго в земле.

Вдоволь накрасовавшись, Лисяк стал осторожно спускаться в траншею. Склонившись над ее краем, Белошапка с Самохвалом видели, как он приладил взрывной патрон, подсунув его под бомбу, достал коробок специальных, не гаснущих на ветру спичек.

— Зачем там поджигать хочешь, отсюда нужно. Шнура хватит! — крикнул Остап.

— Не учи, начальник! — буркнул Лисяк и, чиркнув спичкой, поднес ее к бикфордову шнуру.

С шипением вырвался длинный тоненький жгутик искр и быстро скрылся, словно в тоннеле, внутри шнура. Отмечая быстрый бег огня, сквозь оплетку пробивался белый дымок.

— Руку, живо! — выдохнул Лисяк и, поставив ногу на нижний уступ, другой оттолкнулся от дна траншеи. Но со второй ступеньки нога соскользнула...

Самохвал успел схватить Лисяка за кисть правой руки, а удержать не смог, едва не свалившись вниз, следом за ним. Падая, Лисяк ударился головой о верхний край траншеи и рухнул вниз.

— Лисяк, режь шнур!

— Скорей режь шнур!

Ответа не было. Лисяк лежал неподвижно, видимо потерял сознание. А белый дымок над оплеткой, то вырываясь фонтанчиками, то пропадая, неумолимо приближался к бомбам.

— Бежим! — завопил Самохвал. — Сейчас рванет!

— Ты что?! — крикнул на него Остап и прыгнул вниз.

Удар!.. Нестерпимая боль пронизала ногу. По телу растеклась слабость. Напрягая последние силы, Остап дотянулся до патрона, вытащил его из-под бомбы и, отвернув лицо, рванул шнур из патрона...

И сразу же будто ударили во все колокола мира... Куда-то провалилась

земля... Все пошло кувырком!..

Самохвал добежал до бетонной стены, упал, ожидая взрыва. Но его все не было... Самохвал поднялся и, пошатываясь, побежал к домику прораба, набрал номер «скорой помощи».

Когда прибыли врачи, рабочие уже подняли из траншеи Лисяка и Белошапку.

5

Узнав от Прищепы о случившейся трагедии, Зоя тут же бросилась к тому страшному месту. Бежала, не чувствуя земли под ногами...

Самохвал, в который раз, рассказывал о несчастье.

Услышав, что Остапа и Лисяка в бессознательном состоянии отвезли в больницу, Зоя кинулась к директору. Всхлипывая и часто дыша, она вбежала в кабинет. Григоренко подал ей стакан воды. Отпив глоток, еле переводя дыхание, Зоя проговорила:

— Прошу... очень прошу вас, дайте мне машину... Я должна быть возле него... Сергей Сергеевич, поймите, я должна!..

Григоренко попытался ее успокоить, все еще не понимая, отчего эта молодая женщина, жена Комашко, так взволнована...

Войдя в больницу, Зоя вытерла платочком слезы.

— Только не плакать!.. Только не плакать!.. — шептали ее дрожащие губы.

А коридор длинный, длинный. Казалось, ему нет конца. Но вот табличка: «Главный врач», Зоя постучала.

— Войдите!

За столом сидела пожилая женщина и что-то лизала. Потом подняла глаза, устало посмотрела на посетительницу.

— Это вы, Зоя? Прошу, садитесь. Я сейчас.

Некоторое время она продолжала писать. Наконец, закончив, отодвинула от себя бумаги.

— Я вас слушаю.

— Скажите, в каком он состоянии?

— Кто?

— Белошапка. Прораб комбината. Его только что привезли...

— Сейчас он в хирургическом отделении.

— Будет операция?

— Наверняка. И не одна, пожалуй... А почему это вас так взволновало? Кто он вам — брат, родственник?

— Он... он... — растерялась Зоя. И, решившись, вдруг сказала, глядя прямо в глаза врачу: — Он самый дорогой для меня человек! Позвольте хотя бы взглянуть на него!..

Главный врач сняла телефонную трубку и набрала номер. Долго кого-то расспрашивала. Затем сказала Зое:

— Белошапка все еще без памяти. Скажу откровенно — состояние его очень тяжелое. Тому, другому, значительно лучше...

— Умоляю... хотя бы краешком глаза, позвольте... У него же никого нет — ни родных, ни близких. Одна я...

— Вы?

— Да!

— Но позвольте, ведь вы замужняя женщина?!

— Какое это сейчас имеет значение...

Главврач пристально посмотрела на Зою.

— Возьмите халат и наберитесь мужества. Но знайте — позволяю только потому, что ваш любезный муж часто выручал больницу...