ГРАС. Цикл
Шрифт:
— Какого черта? —осведомился Борисов. —Вы что, номер машины не знаете?
— У нас приказ, — сердито сказал один.
— Знаю я ваш приказ, —отрезал майор. —Хорошо, смотрите издали. Ближе одного метра к машине не подходить, у меня тоже приказ. Буду стрелять.
По их просьбе он открыл багажник. Инспекторы не увидели, да и не могли увидеть, ничего криминального. Извинившись, они откланялись. Майор сел за руль. «Вот ещё ушки показались, — думал он, разворачиваясь. — Если девчонка будет у нас, они рано или поздно выдадут себя, пытаясь её достать. Теперь все зависит от Виталия — насколько грамотно он её довезет».
Он вернулся
Следующий день он провел в приятных необременительных делах. Утром оформил передачу в ведение ФСБ дела об исчезновении Николая Захарова, забрал из изолятора подследственного Иванова. Алкоголик-слесарь, казалось, вовсе потерял интерес к жизни и в ответ на добродушный вопрос Борисова: «Ну что, мародёр, будешь ещё машинки воровать?» — только горько вздохнул. Но когда майор спросил, чем тот собирается зарабатывать себе на жизнь, в лице Иванова появилось некое оживление, и он поведал «гражданину следователю», что если только его не посадят, станет ловить рыбу и торговать ею на базаре.
— Ладно, браконьер, думаю, ты уже и так достаточно наказан. Ступай, вот тебе пропуск, — проговорил Борисов и выпроводил оторопевшего пьяницу в коридор.
Вечером у майора состоялась встреча с вернувшейся из Кокчетава Викторией Ван. Она была коротко пострижена по последней моде, и одного мимолетного взгляда на затылок Виктории хватило майору, чтобы окончательно вычеркнуть её из списка интересующих его людей, А вот художник и рабочий так и не нашлись, и с этим, видимо, нужно было смириться.
В субботу утром майор поставил машину в гараж, вернулся на Пролетарскую, собрал вещи и пообедал. Ключ от квартиры он положил на стол —дверь было достаточно захлопнуть. Сидя на кухне, Борисов закурил прощальную сигарету. В этот момент зазвонил телефон: междугородная. Майор снял трубку.
— Добрый день, Юрий Николаевич.
— Виталий? Здравствуй, ну как?
— Всё в порядке, мы на месте. Ждем вас.
— Добро. До встречи.
Вот теперь можно спокойно идти. Он взял свою сумку и покинул квартиру. День был теплый, хотя и пасмурный. С утра наполз было легкий туман, но к обеду рассеялся.
В условленное время Борисов подходил к высокой стеле, символизирующей границу между Европой и Азией. Эта граница была даже обозначена, и желающие могли постоять одной ногой в Европе, а другой в Азии. Место для данного знака было выбрано на возвышенности на правом берегу реки Урал, и отсюда открывался красивый вид на обе части света. Борисов посмотрел, сравнивая, и решил, что Азия смотрится куда живописнее.
Прошло уже пять минут. Рената все ещё не было. Юрий Николаевич решил подождать ещё немного, делать все равно было нечего. Где-то его план дал сбой, и мозг майора тревожно перебирал варианты и возможности, меры и контрмеры. Кто и зачем перехватил прапорщика? Может быть, он где-нибудь попал в аварию? Главное, конечно —что Виталий и девушка добрались до Москвы. И всё же... Майор достал ещё одну сигарету и решил, что будет ждать, пока она не кончится. Он выкурил её, не торопясь, взял сумку и бросил прощальный взгляд на стелу —символ непоколебимой мощи России в обеих
Жигулевск. 10 апреля 1999 года. 5.43.
Прапорщик Ахмеров выехал из родного села в 4 часа утра по направлению к трассе «Москва — Самара». Он без приключений проехал Сызрань. На въезде в Жигулевск его остановил сотрудник ГИБДД в компании с двумя омоновцами, одетыми в тяжелые бронежилеты и камуфляжную форму. Совершенно не по делу размахивая своими автоматами, они велели ему выйти из машины и предъявить документы. Увидев удостоверение, вместо того, чтобы извиниться и позволить ему продолжить путь, ещё грубее сказали:
— Стоять! Руки за голову! — и принялись обыскивать его машину. Обнаружив в кобуре на переднем сиденье «стечкин», а в сумке на заднем —полдюжины упакованных приборов, приказали следовать за ними.
— В чем дело? — поинтересовался было Ренат, но ему велели заткнуться и идти куда сказано. Ахмеров стиснул зубы от ненависти —он был человеком вспыльчивым, и кровь вскипала в нем мгновенно. Может, на это и расчет, подумал он, хотят задеть, спровоцировать, чтобы уже наверняка было к чему прицепиться. Если б майор не ждал его в Оренбурге, ох и врезал бы он вот этому мордастому... Вспотев от злости, он подчинился.
Его посадили в «уазик», отвезли на полкилометра вглубь населенного пункта и велели выходить. Привели в дежурное помещение, где Ренат имел удовольствие беседовать с милиционером в чине капитана. Капитан желал знать, куда и с какой целью следует прапорщик при оружии и с приборами неизвестного назначения. Ренат, разумеется, дал понять капитану, что его любопытство неуместно, а за задержку сотрудника Службы при выполнении задания они будут отвечать.
— Я не знаю, что у вас за задание, — не испугался капитан. — Но мне известно, что тут недалеко, под Сызранью, совершен захват и угон автомашины с применением оружия. Есть указание обратить особое внимание на людей с документами ФСБ. Так что вам придется подождать немного... До выяснения. '
Оставалось ждать и не рыпаться. Помня про Борисова, не рыпаться он не мог — через час обратился к дежурному и потребовал отпустить его. ещё через час повторил попытку. Ахмеров уже чувствовал, что опаздывает, и проклинал себя за то, что задержался в своем селе, не подумав оставить себе резерв времени. А ведь какой у него был вначале запас! Тридцать — нет, тридцать два благословенных часа ушло впустую, на разговоры о хозяйстве и о жизни, на баню и манты. Ренат чуть не стонал от злости на себя. ещё через двадцать пять минут его отвезли обратно к машине и разрешили продолжать путь.
Проехав Жигулевск, перебравшись на другую сторону Волги и миновав Тольятти, он быстро набрал предельную допустимую скорость — не хотелось новых приключений на свою голову — и мчался некоторое время, пытаясь успокоить себя быстрой ездой. Время, в общем, ещё было. Беспокоила дорога. Она могла не позволить ему набрать необходимую теперь скорость. Потом его осенила новая мысль.
Ренат Свернул с шоссе, остановился, взял один из своих любимых приборов и, насвистывая для успокоения нервов веселую песенку о весенних цветах, похожих на глаза любимой девушки, обследовал «жигулёнок».