Гравилет «Цесаревич» (сборник)
Шрифт:
Нет, надо убедиться. Что опасности нет. Надо же убедиться. Просто совпадение; просто баловство. Ничего не началось, слышите? Ничего не началось, все как всегда!
А если это действительно Фил… Значит, он болен. С ним что-то произошло. Скорее всего, с ним все эти годы происходило… и теперь он зовет. Ему нужно помочь. И я не могу не поехать, просто не могу.
А если нам грозит что-то – я обязан выяснить это наверняка. Я обязан быть во всеоружии, обязан знать точно, что, в конце концов, случилось, и вообще случилось ли. Лучшей
Но я ни слова…»
«…вопросительно повернулся к отцу.
– Тебе и впрямь так надо сегодня идти к Володьке?
– Ну как… А что такое, па?
– Понимаешь, мне тоже надо будет вечером выйти часика на три-четыре по делам, и не хотелось бы, чтобы мама надолго оставалась одна.
– Вот новости! Да ты что, пап? Грабители теперь ходят только по наводке. К нам их и поллитрой не заманишь!
– Сын, не юродствуй. Я хочу, чтобы ты дома посидел. Хочу, чтобы вы с мамой были сегодня вместе, друг у друга на глазах.
– Ну дела…
– По высшим политическим соображениям. Это не общее усиление режима, обещаю.
– Ты меня что, просишь? – обреченно уточнил Бобка.
– Да. Прошу.
Сын отвернулся.
– Хорошо, – мужественно сказал он. – Цум бефель, господин блоковый.
– Вот и ладушки. Не обижайся.
– Чего мне обижаться, – Бобка дернул плечом. – Деньги отдать?
– Зачем? Оставь себе. В будущий выходной пригодятся, или когда там надумаешь идти шмалать своих монстров…
– Они Володькины, а не мои, – сказал Бобка не оборачиваясь.
Малянов смолчал.
– Ребята! – раздался из кухни Иркин голос. – Неблагодарные! Обед остынет!
– Пошли? – сказал Малянов.
– Да уж навернем…
По коридору им навстречу вкусно тянуло только что снятым с огня рассольником. Калямушка уже околачивался на кухне с задранным хвостом – терся об Иркины ноги, крутился вокруг них по сложной орбите, как электрон кругом атомного ядра, и подвывал от избытка чувств. Тарелки были уже расставлены, и разрумянившаяся от готовки Ирка гостеприимно помахивала половником.
– Давай, Бобка, в атаку, – сказала она. – А то тебе, я так понимаю, уходить скоро.
– А если б не уходить – что ж, не обедать, что ли? – спросил Бобка. – Я, между прочим, и не пойду никуда – а обедать все равно буду.
– Ты же в гости собирался.
– Передумал.
Ирка подозрительно прищурилась на него.
– Нездоровится? Горло?
– Да почему сразу горло! Просто раздумал! Книжка интересная, не оторваться…
В комнате затрезвонил телефон.
– Ну конечно, – сказала Ирка, – как за стол, так телефон.
– Давай не подходить, – сказал Малянов. Сегодня он особенно боялся всего. И особенно теперь – когда через полчаса надо было идти.
Ирка хмыкнула.
– Я – всегда за. Но из вас кто-нибудь не выдержит.
– Это межгород, – первым сообразил
Телефон надрывался. За окном словно смеркалось; от измороси воздух был густым, мутно-серым, дома напротив скорее угадывались, чем виднелись, и стекла снаружи затянули мельчайшие капельки воды. Туман налип на стекла. Слипец.
– Я подойду, – сказал Малянов.
Он поднял трубку и не сразу понял, почему раздавшийся в ответ на его «Да!» голос ему что-то напоминает.
– Митька?
– Да… Это кто?
– Не узнаешь, собака?
И раздался знакомый с детства горловой, будто подернутый жирком смех.
Это был Вайнгартен.
– Валька… Господи, Валька, ты откуда?! Ты где? Ты что, приехал?
Нет, не было жизни. Лишь на какое-то мгновение, одно-единственное, задохнулся Малянов от нечаянной радости; полыхнул в душе разноцветный фейерверк и сразу погас, и только тяжелые темные ошметки разлетелись в стороны, а в середине, в сердцевине, в сердце осталось: началось. Таких совпадений не бывает. Началось. Таких совпадений не…
– Отец, ну ты совсем не поумнел! Что я там у вас забыл?
Слышно было лучше, чем если бы Вайнгартен звонил из соседней квартиры. И не трещало ни черта.
– Так ты что, прямо из Тель-Авива?
Опять жирный смешок.
– Одного идеократического государства мирному еврею на жизнь вполне достаточно, отец. С лихвой! Второго не надо!
Он говорил теперь с легким акцентом. Едва заметным. Все слова до единого – как встарь, и даже буква «р», не будь которой, артисты просто никак, наверное, не смогли бы изображать англосаксов, была нормальной, питерской, – но интонации… ритм фраз, подъем тона и спуск… «С лихвой», прозвучало скорее как вопрос: «С лихво-ой?»
– Подожди, Валька, я не понял… Ты что, по принципу «дайте, гражданин начальник, другой глобус»?
– Ну уж другое полушарие, во всяком случае. Юннатские Статы. Там… то есть тут… все юннаты!
– Валька, ты что, поддал?
– Сколько ни пей, русским не станешь, – неопределенно проворчал Вайнгартен. – Только не уверяй меня, что ты не поддал! Ну и что? На-ар-рмально! Воскресенье! В этот день Штирлицу захотелось почувствовать себя советским офицером!
Малянов все-таки рассмеялся.
– Как ты там?
– По сезонам скучаю, – не очень понятно ответил Вайнгартен, но после паузы угрюмо пояснил: – Солнце, солнце… Пальмы эти окаянные… Плюс тридцать в тени, понимаешь, а в гадюшник спустишься – там якобы русских водок целая стена, и рекламка полыхает: «Очень хороша с морозца!» Придурки… Я чего звоню, старик! Я себе подарок сделал ко дню победы.
– Какой победы? – опешил Малянов.
– На исторической родине, я смотрю, совсем охренели от перестройки… или чего у вас там нынче… Может, русскому уже и по фигу, а еврею всегда радость. Победы над фашистской Германией, задница ты, Малянов! Мы со Светкой… Да, вам всем от Светки приветы и поклоны, натурально.