Гравитация
Шрифт:
— Ты идешь? — говорит Джексон с широкой улыбкой на лице. Он плавает и резвится в воде, наслаждаясь теплым днем.
Я колеблюсь и ныряю за ним, но стоит подняться на поверхность, как его больше нигде нет. Я зову и плаваю вокруг, пытаясь его найти. Я ныряю, разыскивая его под водой. Куда он исчез? В итоге я замечаю его на берегу. Он машет мне рукой и уходит. Я кричу, умоляя вернуться.
И вдруг какая-то сила тянет меня вниз. В рот и нос заливается вода. Я борюсь за то, чтобы выбраться на поверхность, но у меня ничего не получается. Я тону… а Джексон меня бросил.
Глава 26
—
— Еще воды? — спрашивает мама, стоя в дверном проеме.
— Нет, можешь помочь мне перебраться в гостиную?
— Конечно, — говорит она, и в этот же момент система безопасности сообщает о приходе Гретхен и Ло. Они проходят в гостиную. Ло включает телевизор прежде, чем я могу произнести хоть слово.
— Что происходит? — спрашивает мама, но ее прерывает выпуск новостей. Инфекция Древних. Так они это называют. Человеческая болезнь, вызванная продолжительным контактом с Древними. У меня расширяются глаза с каждой порцией информации, основанной на одних домыслах и лжи. Парламент отказался признать, что именно они ответственны за наше ужасное самочувствие, вызванное распыленным в воздухе нейротоксином. Вместо этого они делают вид, будто инфекция и нейротоксин — две отдельные проблемы, и в одном выпуске новостей никогда не говорят сразу об обеих. Это нелепо. Они и не удумали, что некоторые люди могли быть излечены Древними. Кажется, они до сих пор не знают или просто не хотят признать, что болезнь вызвана именно лечением, и больные люди — на какую-то часть Древние. Химики берут анализ крови некоторых инфицированных, все пытаются выяснить, как это произошло. Проблема в том, что ни один человек не признается в том, что его лечил Древний.
— Сделайте тише, — говорит мама. — Мне надо сделать звонок, — и она покидает комнату, выглядя еще более обеспокоенной.
Ло ждет, когда мама выйдет за пределы слышимости, и произносит:
— Это даже не половина всей информации. Час назад по всей стране заработали центры тестирования. Каждый должен быть проверен. Всем не прошедшим обследование в течение двадцати четырех часов будет выписан ордер на арест. Плюс… — он бросает взгляд на Гретхен, которая кусает ноготь на пальце, потому что это единственное, что помогает ей не заплакать.
— Расскажи мне, — говорю я.
— Это всего лишь то, что я подслушал… возможно, оно не имеет ничего общего с реальностью. То есть, они же не могут. Это…
— Расскажи мне, — Повторяю я, продолжая смотреть ему в глаза.
— Концлагерь. Они хотят собрать всех инфицированных в одном месте и… — он тяжело сглатывает, — ликвидировать. Я слышал, как мама говорила, что было бы слишком дорого делать каждому инъекцию сыворотки «R1». И они не были уверены, что делать с телами, если это провести в медцентрах. Поэтому в одном месте будет единственный взрыв, который убьет всех инфицированных и превратит их тела в пепел.
— Что? — пронзительно кричит мама, и ее телефон падает на пол.
— Клэр, это еще не было утверждено, — говорит папа, только что войдя в комнату. Мы с волнением ждем, что же еще он скажет. — Но всех уже известили о проверке, и они планируют совершить аресты. Я должен был отменить приказ.
Он закрывает глаза, и я впервые понимаю, как ему тяжело. Когда мама рассказала, ему было нелегко это принять. Он отказывался верить, пока не увидел меня своими глазами. Позже он задавал мне все больше и больше вопросов,
— Я попросил, чтобы проверку провели у нас на дому, как и у большинства жителей Процесса, — говорит он. — Конечно, они согласились. Встреча состоится завтра. Это лучшее, что я могу сделать.
Он тяжело опускается на стул напротив меня. Ло сидит рядом со мной на диване.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Гретхен. Это ее первые слова с момента прихода, и это говорит мне о многом. Она не просто обеспокоена, а напугана. Никогда раньше такого о ней не говорила, и в паре с мрачным папиным видом осознания этого факта достаточно, чтобы мне хотелось закричать со всей силы. Возможно, я умру, но не хочу, чтобы все скорбели о моей смерти, пока я еще здесь и все еще дышу.
Я раздумываю над озвучиванием своих мыслей, но затем понимаю, что не хочу показаться слишком резкой. Не сейчас.
— Думаю, хорошо, — говорю я, пожимая плечами.
— Хорошо? — произносит мама. — Тебе плохо. Ты заражена и умираешь, и нет ничего, что бы я, твоя мать, могла сделать. Ничего. Я устала. Я не могу с этим справиться. Я не знаю, что делать. Пусть кто-нибудь скажет мне, что делать. Я не должна жить дольше тебя. Я… не могу… жить дольше своей дочери…
Она начинает судорожно всхлипывать. Я тянусь к ней, но меня опережает отец, который кладет ее голову к себе на плечо.
— Что, если я скажу, что у меня есть решение? Оно не идеально, но сохранит Ари жизнь, вы бы на него согласились? — спрашивает Лоуренс.
— Что это? — спрашивают все в унисон.
— Я не хочу никого обнадеживать, поэтому давайте так: я вернусь ночью, и надеюсь, вместе с нашим решением.
Он наклоняется и целует меня в лоб, прежде чем выйти за дверь.
Оставшаяся часть дня проходит слишком медленно. Мне становится хуже с каждой секундой, тело разваливается на части, но голова отказывается переставать работать. Если бы я могла заснуть, то не чувствовала бы себя так отвратительно… и беспомощно. Новости просто невыносимы. Люди умирают не только здесь, но и по всему миру. Слишком много инфицированных. Люди умирают, идя по улице, в электронах, пока ждут в очереди, чтобы провериться на наличие инфекции. Парламент назвал это первой эпидемией в современной истории. Химики, создавшие нейротоксин, не могут придумать, как остановить его действие. Меня поражает то, что Парламент утвердил распространение нейротоксина, из-за которого мы все можем погибнуть. Неужели люди настолько глупы? Мы выбросили в нашу атмосферу химикаты и даже не подумали, как это может отразиться на нас, людях? Невероятно.
Моя кожа больше не цвета слоновой кости. Она, словно небо перед дождем: серая и плохая. Мое тело хочет умереть. Я чувствую, как оно сдается, умоляя разум отпустить его. Но я не могу. И не буду. Мама продолжает делать мне инъекции. Все они направлены на оказание разного эффекта, но у всех действие длится лишь несколько минут, пока яд их и не сжигает. Интересно, такие же чувства у пожилых людей прямо перед смертью? Нашему обществу предоставляется выбор: естественная смерть или инъекция сыворотки «R1», вызывающей мгновенную, безболезненную смерть. Большинство решает умереть естественным путем, и теперь я понимаю почему. Как бы ни были ужасны страдания, все равно есть слабая надежда на спасение. Может, инфекция пройдет. Может, мамины инъекции подействуют. Может, может, может.