Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
— Говорил я тебе, Йозеф, заведи себе такую штуку, не связывайся со спичками.
Патера закурил и задумчиво держал в руке зажигалку.
— Так, так, — сказал он, затягиваясь, — что ты насчет всего этого скажешь?
— Все в порядке, — отозвался Адамек с обычным спокойствием.
Патера рассердился.
— В порядке! Каменный ты человек! Только разве это порядок? Мы победили, победили по всему фронту! Они и очухаться не успели, как полетели вверх тормашками. Это же было… ну… ты знаешь, бывали дни, когда всякая дрянь торчала у нас перед носом и заслоняла завтрашний
Адамек серьезно слушал, кивая головой. Когда Патера замолчал, он неторопливо ответил:
— Ничего нового ты мне не сказал, Йозеф. Мы победили, да! Так оно и должно было быть. Я только думаю, что нам может выйти боком, ежели мы зазнаемся, сдвинем шляпу на затылок, мы, мол, победили, нам море по колено. Может, иные умные головы так и представляют себе. Таких надо отрезвить, да поскорей. Сейчас все только еще начинается, ты это помни.
— Как это понимать? Что мы вернем им кормушки?
— Ну уж это нет! — Адамек решительно махнул рукой. — Они свою игру проиграли, но смирятся с этим не так-то легко. Теперь-то и поднимется шум. И у нас и за границей. Погляди только, что делается на свете, и поймешь. Классовая борьба, братец, это не игра в лото: проиграл, и клади фишки. Они будут и хитрить и кусаться, как крысы, будь уверен! Чего только они не выдумают, у многих из нас от этого, может быть, голова пойдет кругом. Почитай, что было в свое время в Советском Союзе, — узнаешь, какие бывают дела. И еще одно: теперь надо поплевать на руки да взяться как следует за работу. При протекторате многие привыкли лодырничать. Вот хоть бы и Берка: у него это в крови, забывает, трепач, что теперь другое время. И не он один. А теперь мы отвечаем за все… За все, да!
Адамек замолк, надсадно закашлялся, потом продолжал сипло:
— Это как с моим саженцем; посадишь его, он привьется. Очень хорошо! Но потом, если хочешь абрикосов, не храни на сеновале. Сам по себе он не вырастет — ни черта не получишь… Я иногда еду в поезде и думаю обо всем этом…
Патера курил и слушал. Он прав, этот старый мудрец, он бьет в самую точку. И все-таки Патера недовольно покачал головой и швырнул окурок в канаву.
— Верно, Алоис. Но, по-моему, сегодня можно и порадоваться, а не ворчать и пророчествовать.
— Кто тебе сказал, черт подери, что я не радуюсь?
— Глядишь сычом, словно у тебя что-то украли. Хотел бы я знать, когда ты будешь хоть капельку доволен.
— Кто тебе сказал, что я недоволен? — сердито прервал его Адамек. — Да еще сегодня! Что ты ко мне прицепился, юнец? Я очень даже доволен. Но только я не теряю головы, чтобы не лишиться того, чем я доволен. Ну, мне пора, а то поезд уйдет из-под носа. До завтра, Йозеф, увидимся в цеху. Как твой малыш? Привет ему от старого ворчуна, каким ты меня считаешь. Наша Яруна переболела корью. Намаялся я с ней: все «расскажи да расскажи сказку, дедушка, нет, не эту, эту я уже знаю»… На нее сказок не напасешься, самому мне, что ли, на старости лет из пальца высасывать? Погоди, и тебя это ждет!
Они пожали
Он был уже на рельсах, когда Патера спохватился, что не отдал ему зажигалку.
— Эй, Алоис, возьми-ка свою бомбу!
Адамек только рукой махнул.
— Оставь себе на память, у меня дома есть еще одна… И вообще надоело мне смотреть, как ты вечно возишься со спичками.
В воротах своего дома Патера столкнулся со стройной женщиной. Она попросила выпустить ее, он молча кивнул и не успел еще запереть калитку, как по лестнице сбежал мужчина, быстро проскочил мимо него, догнал на тротуаре женщину и обнял ее за плечи. «Как будто знакомые», — подумал Патера, но не был уверен в этом: на лестнице было темно.
Еще в передней был слышен плач его первенца. Патера вошел, промерзший до костей и голодный как волк, но на лице у него была улыбка. Он скинул пальто, разулся и в носках подошел к кровати, где жена перепеленывала маленького крикуна.
Патера погладил ее по плечу, поцеловал в голову и пожурил нарушителя ночного спокойствия.
— Стыдись, мужчине не полагается плакать!
Это, впрочем, не помогло. Жена обратила на него усталые глаза и беспомощно пожала плечами. Он улыбнулся и махнул рукой.
— Легкие у него, как мехи, это факт. А не болит у него что-нибудь? Нет? Так покричи, партизан, ты сегодня победил по всему фронту.
Несмотря на слабое сопротивление жены, он взял в руки белое одеяльце с кричащим розовым младенцем и рассмеялся так громко и заразительно, что, наверное, было слышно во всем доме.
Мы победили, Власта, окончательно победили! С сегодняшнего дня не велю тебе хмуриться! Жизнь перед нами — прямая дорога. Прямо в рай!.. Теперь дай мне поесть, черт подери, а то я проглочу тебя в один присест вместе с этим хулиганом!
Часть вторая
СМЯТЕНИЕ
1
Снежинки таяли на лету и превращались в дождевые капли. День и ночь они сыпались из рваных туч, которые серыми клубами ползли над крышами Праги. Мартовские ливни стучались в скованную еще морозом землю, превращая пригородные дороги в озера грязи. Куда ни глянь, вода, грязная, наводящая уныние…
Лишь в начале апреля из-за туч выглянуло удивленное солнце и заиграло в осколках луж. Лучи его перебрались и через ветхую каменную ограду огорода, со всех сторон стиснутого большими домами — этакий заповедник природы на рубеже города и предместья. Солнце вплело прохладные нити своих лучей в ветви орешника, окружавшего маленький домик посреди сада, и разбудило влажную землю. Под их волнующим прикосновением обильно струились запахи близкой весны: пряный аромат земли, сдобренный испарениями перегноя, запахи коры, прелой листвы и еще чего-то, даже непонятно чего… Эти запахи охватывают человека, едва он входит в калитку и по грязной дорожке идет к домику, они носятся в воздухе и проникают в тело. Чувствуешь их?