Гражданин галактики. Между планетами
Шрифт:
– Не похоже, что это твой день рождения, парень. Твой старик обанкротился? Или твои хозяева продали тебя, чтобы избавиться от лишнего рта?
– Это не твое дело!
– Не выдрючивайся, парень, а то ты почувствуешь, что эта игла может колоть куда больнее. А теперь отвечай мне вежливо. Я вижу, что на тебе фабричная, а не хозяйская марка, и судя по тому, как она выцвела, тебе было лет пять или шесть. Где и когда это было?
– Я не знаю. Честное слово, я не знаю.
– Ах вот как? Именно это я и говорю каждый раз моей жене, когда она задает слишком много
Глава 4
Нога у Торби побаливала пару дней; во всем остальном освобождение никак не сказалось на его жизни. Но нищим он уже в самом деле не смог быть – сильному здоровому юноше не подавали столько, сколько мог получить исхудавший ребенок. Часто Баслим просил Торби заменить его в яме, затем он посылал его с каким-нибудь поручением или отправлял домой учиться. Так или иначе, один из них всегда был на Площади. Порой Баслим исчезал, даже без предупреждения; и когда это случалось, Торби должен был проводить на их месте все светлое время дня, отмечая посадки и старты кораблей, запоминая все, что происходило на аукционах и собирая информацию о космопорте в винных лавчонках и среди женщин, не носивших вуали.
Как-то Баслима не было две девятидневки; когда Торби проснулся, старик просто исчез. Отсутствовал он гораздо дольше, чем когда-либо раньше. Торби продолжал твердить себе, что папа может позаботиться о себе, хотя он не мог отделаться от зрелища его тела, распростертого в грязи. Но он продолжал бывать на Площади, присутствовал на трех аукционах, отмечая все, что видел и слышал.
Наконец Баслим вернулся. Единственное, что он сказал было:
– Почему ты все записывал вместо того, чтобы запоминать?
– Ладно, так и буду делать. Но я боялся что-то забыть, ведь было так много событий.
– Фу!
После этого Баслим стал более молчалив и сдержан, чем обычно. Торби думал, что может быть, он его чем-то расстроил, но на такие вопросы Баслим не отвечал. Наконец как-то ночью старик сказал:
– Сынок, мы так и не выяснили, что ты будешь делать после того, как меня не станет.
– Но я думал, что мы уже все решили, папа. Это мои проблемы.
– Нет, просто мне пришлось их отложить… из-за твоего тупоголового упрямства. Но ждать больше я не могу. Я принял решение, и тебе придется выполнить его.
– Подожди минутку, папа! Если ты думаешь, что тебе удастся заставить меня покинуть тебя…
– Помолчи! Я сказал: «После того, как меня не станет». Когда я умру – вот что я имел в виду; я говорил не о небольшой прогулке по делам… тебе придется найти человека и передать ему послание. Могу я на тебя положиться? Ведь ты не будешь валять дурака и ничего не забудешь?
– Конечно, папа. Но мне не нравится, когда ты говоришь такие вещи. Ты будешь жить еще долго – может быть, ты еще переживешь меня.
– Возможно. Но не угодно ли тебе замолчать и послушать меня, а затем
– Да, сэр.
– Ты найдешь этого человека – что, возможно, потребует некоторого времени – и передашь ему послание. Затем он должен будет кое-что для тебя сделать… я надеюсь. Если он решится, я хотел бы, чтобы ты делал все, что он тебе скажет. Ты обещаешь мне?
– Конечно, папа, если ты этого хочешь.
– Считай это последней услугой старику, который хотел тебе только добра, насколько это было в его силах. Это последнее, что я хочу от тебя, сынок. Не утруждай себя заботами: не надо кремировать меня и помещать прах в башню, а просто сделай две вещи: передай послание и сделай все, что тебе скажет этот человек.
– Я обещаю, папа, – торжественно сказал Торби.
– Отлично. А теперь за дело.
Человек должен был быть одним из пяти лиц. Каждый из них был шкипером космического корабля, рейсовым торговцем; никто из них не был обитателем Девяти Миров, но по странному совпадению все они загружались в портах Девяти Миров. Торби тщательно изучил список.
– Папа, насколько я помню, из всех этих кораблей здесь садился только один.
– Рано или поздно все они будут здесь.
– Может пройти много времени, прежде чем покажется хоть один из них.
– Могут пройти годы. Но когда это случится, ты должен доставить послание незамедлительно.
– Кому-то из них? Или всем?
– Первому, кто попадется тебе на глаза.
Послание было коротким, но трудным, потому что оно было на трех языках, в зависимости от того, кому будет адресовано, и ни одного из этих языков Торби не знал. И Баслим не объяснял ни слова из него; он просто требовал, чтобы оно было выучено наизусть на каждом из языков.
Когда Торби в седьмой раз пробормотал тексты, Баслим заткнул уши:
– Нет, нет, сынок! Никуда не годится! Этот акцент!
– Я стараюсь изо всех сил, – мрачно сказал Торби.
– Я знаю. Но я хочу, чтобы текст можно было понять. Слушай, ты помнишь, как я заставлял тебя спать и говорил с тобой во сне?
– Что? Я и так сплю каждую ночь.
– Тем лучше. – Баслим ввел его в легкий транс, что далось непросто, ибо повзрослевший Торби был не так податлив, как в детстве. Но Баслим, добиваясь своего, записал послание на диктофон, включил его и заставил Торби слушать его, добавив постгипнотическое внушение, чтобы, проснувшись, он без запинки мог произнести тексты.
Он смог это сделать. На следующую ночь Баслим еще раз и еще раз внушал ему задание. Затем Баслим заставлял его непрестанно повторять выученное, называя имена шкиперов и названия кораблей и сопоставляя их с излагаемым текстом.
Баслим никогда не посылал Торби за пределы города: рабам требовалось разрешение на поездку, и даже свободные граждане были обязаны отмечать приезд и отъезд. Но он гонял его по метрополису вдоль и поперек. Через три девятидневки после того, как Торби выучил послание, Баслим дал ему записку, которую тот должен был доставить в район космопорта, составлявшего скорее часть Саргона, чем города.