Гражданин начальник

Пронин Виктор Алексеевич

– Что ты! Конечно, нет!

– Напросись, – посоветовал Пафнутьев. – Я поддержу. Услышишь много забавного. И увидишь тоже. Для полноты картины тебе только нашего сборища не хватает.

... – Разрешите, Иван Иванович? – Пафнутьев заглянул в дверь и улыбнулся широко, с легким вызовом, но была в его позе и в голосе приличествующая почтительность.

– Да-да, конечно... Ждем, Павел Николаевич... Только о вас и разговоры...

Сысцов с неподдельным интересом рассматривал Пафнутьева. Тот был оживлен и радостно предупредителен. Но не настроение следователя обращало на себя внимание – Сысцов был изумлен прекрасным костюмом

Пафнутьева. Благородный серый цвет, почти незаметная красная полоска, светлая рубашка, не белая, нет, чуть затемненная в еле заметную сероватость. Сысцов полагал, что он разбирается в галстуках, и его маленькой слабостью было отмечать бездарность посетителей по этой части туалета. Но тут вынужден был признать – галстук Пафнутьева в сочетании с серым костюмом и рубашкой был безупречен. Глухо-красный, с четкой серой полоской по тону темнее рубашки, но светлее костюма, он был завязан легко, свободно, с почти неуловимой небрежностью.

Пафнутьев увидел за приставным столиком Анцыферова, в кресле у окна расположился Колов, на стуле у стены сидел Фырнин. Хотя место ему предложили не самое почетное, он тем не менее сумел сесть таким образом, что выглядел независимо и даже весьма значительно – расстегнутый пиджак, приспущенный галстук, нога на ногу, рука легко лежит на спинке соседнего стула. Второе место у приставного столика было, очевидно, оставлено для Пафнутьева.

– Садись, Павел Николаевич, – Анцыферов кивнул в сторону свободного стула. – Вместе отдуваться будем.

– Зачем же вместе? – подхватил Сысцов. – Отдуваться будешь ты, Анцыферов. А Павел Николаевич доложит о своих успехах, – Сысцов приподнялся и с подчеркнутым уважением пожал Пафнутьеву руку. – Говорят, вы с подлинным блеском распутали преступление, которое всех нас поставило в тупик? Расскажите, что же произошло в нашем городе на самом деле. С кем бы мне ни приходилось разговаривать, мнения совершенно различные, противоположные, взаимоисключающие... Звонят из Москвы, а я не могу сказать ничего внятного... Глупейшее положение! Спасайте, Павел Николаевич!

– Да ну! – Пафнутьев махнул рукой. – Какой блеск, Иван Иванович! Рутина. Будни. Суета.

Анцыферов поморщился, склонив голову к столу, – не принято было махать вот так рукой на слова Первого. Здесь принято стоять, вытянув руки, с папкой или без, в новом костюме или старом. Всего полчаса назад он достаточно подробно рассказал Пафнутьеву, как надо вести себя в этом кабинете. Но тот, похоже, сознательно все сделал наоборот.

– Позвольте с вами не согласиться, – улыбнулся Сысцов. – То, что для вас рутина и будни, для нас, простоватых – тайна, загадка, мистика. Не томите, Павел Николаевич.

– Не тяни! – свистяще прошептал Анцыферов. – Начинай доклад!

– Спасибо, Иван Иванович, за добрые слова, но должен откровенно признаться, что это мое первое дело, связанное с расследованием убийства. И если бы не помощь, ежедневная, с утра до вечера помощь и дружеские наставления Леонарда Леонидовича, – он поклонился в сторону Анцыферова, – мне бы не скоро удалось распутать это дело.

– Скромничаешь, – улыбнулся Анцыферов. – Прибедняешься.

– Да, с прокурором нам повезло, – кивнул Сысцов. – Его опыт, знания, преданность делу все мы ценим. Думаю, нам не следует бояться столь высоких слов.

– Да, Леонард Леонидович очень активно вмешался в расследование, и мы можем только благодарить его, – солидно произнес Колов. – Это тот случай, когда опыт старшего и напор молодости дали прекрасный результат.

– Должен сказать, что у Леонарда Леонидовича с самого начала

мелькнула правильная догадка, – поддержал генерала Пафнутьев, бесстыдно глядя Анцыферову в глаза. – И все дальнейшие его советы отличались необыкновенной проницательностью, которая говорит не только о высоком профессиональном уровне, но и о прекрасном знании человеческой натуры, без чего ни один юрист не может выполнять свои обязанности, – с подъемом произнес Пафнутьев, не сводя глаз с лица Анцыферова. А тот увидел столько издевки в этих словах, столько откровенного пренебрежения, что попросту не осмелился открыть рот. «Тут, пожалуй, меня занесло, – подумал Пафнутьев. – Надо бы сбавить обороты».

– А вы не стесняйтесь, Леонард Леонидович, – поощрительно произнес Сысцов. – Похвала подчиненных часто стоит куда дороже, нежели похвала начальства.

– И заслужить ее труднее, – добавил Колов.

– Благодарю, – Анцыферов поднялся и церемонно поклонился каждому, даже Фырнину, хотя тот и не произнес ни единого слова. Он только улыбался широко и даже как-то радостно, открывая для себя Пафнутьева в новом качестве – бесстрашного и мстительного насмешника.

– Итак? – Сысцов в упор посмотрел на следователя, и тот сразу вспомнил устремленный в потолок мохнатый палец Халандовского. Пафнутьев встал, подвигал плечами, чувствуя себя слегка скованно в новом костюме, задержался взглядом на лице Сысцова, на его старой руке с обвисшей кожей, помолчал...

– Все произошло по старым, но строгим законам детективного жанра, – он бросил взгляд в сторону Фырнина – слушай, дескать, внимательно. – В начале всех происшедших печальных событий стоит Илья Матвеевич Голдобов. Двадцать лет он возглавлял управление торговли. Насколько я могу судить – это прекрасный человек, честный, самоотверженный работник.

– Полностью с вами согласен, – скорбно кивнул Сысцов.

– И вдруг на самом неожиданном месте возникает конфликт. Несколько раз за последние годы Голдобов вынужден был поехать в командировку с экономистом Пахомовой. Сами понимаете, что многие вопросы без экономиста решить нельзя – отчеты, планы, сметы... Но, к несчастью, мужем этой женщины оказался личный водитель Голдобова, некий Николай Пахомов. Человек, надо сказать, не самого лучшего пошиба. И только великодушие Ильи Матвеевича, его терпимость, может быть, даже простодушие позволяли Пахомову какое-то время оставаться на этой работе.

Сысцов согласно кивнул, а Анцыферов, увидев этот, почти неприметный, кивок, поспешил поддержать Пафнутьева.

– Да-да, совершенно с этим согласен. Прекрасный человек. Что касается Пахомова, у нас есть несколько его писем... Это какой-то кошмар! Вы не поверите...

– Продолжайте, – Сысцов кивнул Пафнутьеву, останавливая не в меру разволновавшегося Анцыферова.

– И этот человек, буквально ошалев от ревности, потеряв всякий человеческий облик...

– Это Пахомов? – уточнил молчавший до сих пор Фырнин.

– Именно! – твердо сказал Пафнутьев. – Он засыпал своими кляузами все мыслимые и немыслимые инстанции. Журналы, газеты, прокуратуру! Здесь присутствует корреспондент «Личности и права» Валентин Алексеевич Фырнин... Он приехал с одним из писем Пахомова и может подтвердить мои слова.

– Да, мы получили письмо Николая Константиновича Пахомова, – кивнул Фырнин. – Это письмо отличалось от многих других... Его невозможно было не заметить.

Сысцов с подозрением посмотрел на Фырнина, видимо, не услышав в его словах безусловного мнения. Склонив голову к одному плечу, что-то черкнул ручкой на листе бумаги, лежавшем перед ним.