Гражданин начальник
Шрифт:
«Ну что ж, Илья Матвеевич, вот мы и познакомились», – подумал Пафнутьев, выходя из квартиры и старательно закрывая дверь. Старушки опять повернули к нему свои вопрошающие лица-подсолнухи и продолжали поворачивать, пока он проходил между скамейками. «С нетерпением жду вашего возвращения с южных берегов, Илья Матвеевич, – продолжал Пафнутьев свой мысленный разговор с Голдобовым. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули и сможете выкроить часок, чтобы ответить на мои невинные вопросы. Заверяю вас, уважаемый Илья Матвеевич, что постараюсь подготовиться к встрече и сделаю все, чтобы наш разговор не оказался пустым. Водителя вашего „все-таки убили“, как выражается
Выйдя из затемненного двора на залитую солнцем улицу, Пафнутьев невольно зажмурился, привыкая к свету и зною, а заметив телефонную будку, направился к ней. Она стояла на самом солнцепеке и была настолько раскалена, что к ней нельзя было притронуться. Но автомат, как ни странно, работал, и Пафнутьеву удалось связаться с прокуратурой.
– Леонард Леонидович? – почтительно произнес он, узнав голос Анцыферова. – Рад приветствовать вас в столь солнечный день! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
– Кончай трепаться. Что у тебя?
– Первые поиски и находки. Первые просьбы, Леонард...
– Слушаю тебя! Говори быстрее, у меня мало времени!
– Надо бы срочно установить прослушивание домашнего телефона Пахомовых. Прямо сейчас, Леонард.
– А основания? И потом – зачем? Что это даст?
– Дело в том, что сегодня, может быть, даже в ближайший час или два, жене Пахомова будет звонить Голдобов.
– Выразить соболезнование?
– Возможно. Но он, как мне кажется, скажет и нечто существенное.
– Павел? При чем здесь Голдобов? Он за тысячи километров, ведь не будешь же ты утверждать, что...
– Именно это я и буду утверждать, – твердо сказал Пафнутьев. – Пахомов, расстрелянный сегодня утром в центре города, долгие годы был не просто водителем Голдобова, но и его доверенным лицом, человеком, который знает все его тайные и явные деяния. А жена Пахомова, краса и гордость управления торговли, была, как многие утверждают, любовницей Голдобова.
– И ты этому веришь? – рассмеялся Анцыферов, но как-то напряженно. – Надеюсь, ты не считаешь, что Голдобов стрелял из Сочи, да так метко, что...
– Остановись, Леонард. Ты поступишь так, как считаешь нужным. А я говорю тебе то, что сам считаю нужным. В течение ближайшего часа будет звонок от Голдобова. И я вполне официально прошу тебя установить прослушивание. Ты отказываешь мне, я правильно понимаю?
– Нет. Не отказываю. Но мне нужны основания. Откуда тебе известно, что такой звонок последует?
– Откуда? – Пафнутьев хихикнул в трубку. – Я только что разговаривал с Голдобовым. И он твердо заверил меня, что позвонит.
– Что?! Ты разговаривал с Голдобовым? Зачем? Как?
– По телефону, Леонард. По телефону. Междугородному.
– И что он сказал? – каким-то смазанным голосом спросил прокурор, и Пафнутьев догадался: в кабинете еще кто-то есть.
– Знаешь, привета он тебе не передавал, пренебрег, хотя, возможно, ты огорчишься. А в остальном все нормально. Чувствует себя неплохо, загорел, посвежел. Скоро собирается вернуться. Очень опечалился, узнав о смерти Пахомова.
– Павел, то, о чем ты просишь, я не могу решить походя, между прочим. Такие вещи требуют серьезных и обоснованных... Обоснований.
– Обоснованных обоснований? – переспросил Пафнутьев. – Леонард, ты выражаешься с каждым днем все изысканнее. – Тебя кто-то смущает в кабинете. Но я заканчиваю. И хочу повторить... Совершено убийство. Через час в
– Павел, послушай меня... Голдобов – не тот человек, с которым можно вести себя столь... Бесцеремонно.
– Я ничего не говорю о Голдобове. Я говорю о телефоне Пахомова, убитого сегодня утром в двух шагах от прокуратуры, – отчеканил Пафнутьев. И повесил трубку. И подумал: «Анцыферов допустил ошибку, Анцыферов засветился».
Из раскаленной будки Пафнутьев вышел с облегчением. У него не возникло ни огорчения, ни досады после разговора с прокурором. Конечно, Голдобов мог сказать нечто существенное, как-то определить свою роль в происшедших событиях, могла раскрыться и Лариса. Но досады не было. Прокурор подтвердил, что надеяться на него не надо, что Пафнутьев в одиночестве. И все, что он подумал плохого о начальстве, – справедливо. Его расчеты верны, а это приятно само по себе.
Увидев в тени большого тополя бочку с квасом, Пафнутьев, не раздумывая, стал в очередь. Ему нужно было осмотреться, а очередь подходила для этого как нельзя лучше. И опять он не ошибся – обладатель желтых туфель стоял у табачного киоска. Теперь Пафнутьев мог рассмотреть его подробнее. Пиджак светло-серый, в легкую клетку. Рубашка голубая, воротничок действительно четкий, поскольку новый. Короткая стрижка. «В наше время это говорит о том, что парень не чуждается спорта, а поскольку фигура его не отличается атлетическими излишествами, то спортом он увлекается скорее всего бойцовским. Осторожнее с ним надо. Подойти поговорить? Не получится. Он решений не принимает. Откровенничать не станет. Его задание простое как пареная репа – проследить, знать мой сегодняшний день, чтобы оценить мои успехи, если таковые появятся. Охотиться на меня рано, я не представляю пока никакой опасности. Я управляем, я под контролем, я хмырь поганый... Ладно, пусть так. Но что делать? Не заметить? Это тоже ход, и неплохой. Не заметить, когда замечаешь, не понимать, когда все прекрасно понимаешь, ничего не предпринимать, когда все наизготовке...»
Пафнутьев, не торопясь, пил квас, поглядывая поверх кружки на парня – тот беззаботно скучал на скамейке, поигрывал только что купленной пачкой сигарет. А сигареты купил дорогие. Далеко не каждый вот так запросто подойдет к киоску и возьмет курево за двести рублей. Значит, не опер. Ни одна зарплата не позволит курить сигареты по десятке за штуку... Задержать? И что дальше? Смех, конфуз и позор.
Ну, ничего, разберемся.
И Пафнутьев с преувеличенной решительностью снова направился к телефонной будке, не без содрогания вошел в ее раскаленное нутро, пошарил в карманах, сделал вид, что набрал номер, склонился словно бы в каком-то важном и срочном разговоре, но тут же в сердцах бросил трубку на рычаги и спешно зашагал в сторону от проспекта. Когда-то эта несложная игра ему крепко помогла. Звонок из будки должен был убедить кретина в желтых туфлях, что произошло нечто чрезвычайное и сейчас важно не упустить объект. Пафнутьев сознательно не делал ничего отвлекающего – не оглядывался по сторонам, не наклонялся, чтобы завязать шнурок, не смотрел сквозь витрины киосков, он вел себя с легкомысленной простотой, как это и положено человеку самоуверенному и туповатому.