Гражданин преисподней

Брайдер Юрий Михайлович

Летучая мышь между тем сложила крылья и опустилась прямо ему на плечо. Вот так новость! Похоже, что они старые знакомые. Замирая от какого-то нехорошего предчувствия (хотя, по идее, полагалось радоваться), Кузьма тщательно ощупал зверька. Судя по насечкам на крыльях и другим приметам, это был Комарик, молодой самец, недавно принятый в стаю. Свой восторг от встречи с хозяином он выражал, тыкаясь мордочкой ему в щеку.

Причину своего появления здесь Комарик объяснить, конечно же, не мог, этого не сумел бы сделать даже Князь, но тот факт, что появился он со стороны

владений метростроевцев, уже говорил сам за себя.

Вот, значит, какие гарантии имел в виду Змей. Тут он попал не в бровь, а в глаз. Стая была единственным, что по-настоящему любил и ценил Кузьма. Она заменяла ему глаза и уши. Она заменяла ему друга. Она заменяла ему детей. Жизнь без нее теряла смысл.

Можно было, конечно, начать дрессировку новой стаи с нуля, но на это уйдут годы и годы. Ведь предков Князя, Ведьмы и даже вот этого Комарика начали воспитывать еще родители Кузьмы, и навыки первых поколений, закрепляясь и развиваясь, передавались из рода в род.

Нет, тут уж ничего не поделаешь. Надо возвращаться… И как только метростроевцы сумели разыскать стаю? Впрочем, Кузьма сам указал на карте ее примерное местонахождение. Все остальное, как говорится, было делом техники. Что ж, будет урок на будущее.

Позволив Комарику лизнуть из горлышка баклаги водяры, Кузьма в самом скверном расположении духа повернул назад.

Трехстороннее совещание

Нельзя сказать, чтобы метростроевцы встретили Кузьму с распростертыми объятиями. Хорошо хоть, что пятый угол не показали. Комарика сразу отобрали и швырнули в ту самую железную коробку, где недавно прохлаждался и сам Кузьма. Ага, вот, значит, где теперь обитает стая.

– Как прогулялись? – осведомился Змей, во взгляде которого читалось: «Ну что, съел, выползок проклятый!»

– Нормально. – Кузьма старался вести себя как ни в чем не бывало. – Размялся немного. Сами понимаете, что на одном месте мне не усидеть. Вредно для здоровья. Нетопырь должен летать, рыба плавать, гадюка ползать.

– А Кузьма Индикоплав отвечать злом на добро, – закончил за него Змей. – Не надо держать меня за недоумка. Каждый ваш шаг я знал заранее. Впрочем, забудем об этом печальном случае. Мы не мстительны. Интересы дела – прежде всего. Надеюсь, что теперь между нами установятся более доверительные отношения.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал Кузьма, косясь на дюжих охранников, только что взваливших валун на люк, за которым исчез Комарик. – Но если вы угробите стаю, я стану для вас совершенно бесполезным человеком.

– Не угробим, – ответил Змей и, спохватившись, добавил: – Конечно, угробим, если вы будете и дальше артачиться.

– Мне нельзя побыть вместе с ними?

– Не советую. Ваши нетопыри изрядно нагадили внутри.

– Я родился и вырос среди их дерьма. Для меня нет ничего более родного и привычного. А благоухание какое! – Кузьма сунул под нос своему собеседнику кусочек помета, который Комарик оставил на его плече.

– Охотно верю. – Змей невольно отступил на шаг назад. – И все же придется потерпеть. Скоро вы получите

возможность пообщаться со своими ушастыми приятелями. А пока рекомендую вам отдохнуть и привести себя в порядок. Да и умыться не помешало бы.

– Разве я приглашен на званый ужин к начальнику отдела материальных ресурсов?

– Нет, вам будет оказана более высокая честь. Если не случится ничего чрезвычайного, завтра откроется трехстороннее совещание. С вашим, между прочим, участием.

Что уж тут кривить душой, Кузьма ждал этого момента с замиранием сердца. Нынешнее неопределенное положение ему изрядно надоело. Пусть все поскорее разрешится – и что будет, то будет.

Для проведения заседания метростроевцы выделили самое большое помещение из тех, которые имели сразу четыре глухих стены.

Лицом ко входу расселись метростроевцы. Здесь были начальники всех отделов начиная с самого главного, планового, и кончая самым незначительным – труда и зарплаты, сохранившимся только как дань традиции (ну какая могла быть у этих фанатиков зарплата, они и слова-то такого не знали).

Темнушники расположились вдоль левой стены, светляки вдоль правой. Кузьма сидел отдельно от всех, в простенке между дверями и вентиляционным отверстием.

Бывших военных связистов, вставших на путь беззакония и вседозволенности, представляли наиболее влиятельные в их среде люди – папа Кашира, папа Коломна, папа Шатура и папа Клин. Все они были уже в годах, успели поседеть, полысеть, обрюзгнуть и иссохнуть, а потому хохолки и косички, торчавшие у кого вверх, у кого назад, выглядели особенно комично.

За спинами авторитетов расположились несколько «зубров», выполнявших, очевидно, роль телохранителей. От «быков» на совещании присутствовал только невольный виновник всей этой заварухи – Юрок Хобот. Он ужом вертелся на своем месте и все время демонстрировал Кузьме два растопыренных пальца – победа, мол, за нами.

Из рядов метростроевцев на Юрка с тяжкой ненавистью взирал Герасим Иванович Змей.

Интересы светляков должна была защищать целая дюжина братьев, облаченных в совершенно одинаковые рясы с надвинутыми на лицо капюшонами. Молитвенно сложив руки, все они сейчас разговаривали с Богом, выспрашивая у него ясность рассудка для себя и упомешательство для соперников. Сбоку, как бедный родственник, притулился Венедим, у которого сквозь прорехи в одежде проглядывало тело. Зато на месте были все его кресты и вериги, недавно возвращенные метростроевцами. От избытка чувств Венедим все время любовно поглаживал их.

На первом заседании на правах хозяина председательствовал метростроевец – начальник планового отдела, имевший среди своих собратьев не меньший вес, чем папа Кашира среди темнушников, или игумен среди светляков. Являясь старожилом Шеола, одним из тех, кто пережил Черную Субботу, он тем не менее выглядел весьма моложаво и даже очки нацепил исключительно ради солидности – стекла в них отсутствовали. Причиной тому, надо думать, был здоровый образ жизни, вегетарианское питание и постоянный физический труд.