Гражданин тьмы
Шрифт:
— Не борись, Толюшка… С кем борешься? Их не одолеть.
— Не пойму, о чем ты?
После второго изнасилования она слегка запыхалась, мерно вздымалась и опадала, как черная гора перед извержением.
— Хитрить бесполезно, Толюшка. Они все знают про нас. Их не обманешь.
Я не поддержал скользкую тему, прикинулся засыпающим. Боялся, как бы на самом деле не уснуть. Макела, в сущности, права. Все наши мысли, слова и поступки они знают наперед, и поэтому то, что я собирался предпринять, отдавало безумием. Но ведь таким же безумием было все остальное: и мое пребывание здесь, и прошлая жизнь, которую
Около трех соскользнул с кровати и впотьмах напялил комбинезон. Взял с собой сигареты, спички и кусок вяленой трески, прихваченный с ужина. Треска даже сквозь два полиэтиленовых пакета аппетитно припахивала скипидаром. Макела крепко спала, похрапывая одной ноздрей, вторая наглухо схвачена железной скобой. Это украшение она стала носить недавно, увидев такую же скобу-ракушку в рекламе противозачаточных средств. Повинуясь душевному смутному побуждению, я поцеловал спящую негритянку — и шмыгнул в коридор.
Погруженный в наркотическое забытье хоспис «Надежда» безмолвно покачивался в вечности. Здешняя ночная тишина была осязаемой и прилипала к коже, как влажная листва. Довольно тягостное ощущение. Казалось, мяукни кошка или хлопни дверь — и произойдет то же, что бывает при разрыве гранаты в замкнутом пространстве. Но такого еще не случалось. Чья-то непреклонная воля в определенные часы не допускала ни малейшего шума. Я предполагал, что подобное коллективное выпадение в вакуум входило в технологию эксперимента. В глубине коридора под настольной лампой, уронив лохматую голову на стол, беспамятствовал дежурный санитар. Я миновал его так же легко, как прошел бы мимо каменного изваяния.
Комната Надин располагалась в противоположном крыле, десятая слева. На секунду я засомневался, прежде чем постучать. Комната могла быть как с одной, так и с другой стороны, смотря куда стоять лицом. Досадный прокол, но делать нечего. Едва прикоснулся к дереву костяшками пальцев: тук-тук!
Надин ждала, дверь сразу распахнулась, чуть ли не на всю ширину. Опять загадка: на то, чтобы научиться открывать запор изнутри, мне понадобилась неделя, а ей…
Секунда — и она рядом. В тусклом коридоре возбужденно светится милая мордашка.
— Все в порядке? — Шепот едва различимый, молодец девушка!
— Иди за мной… Главное — тихо.
— Я знаю дорогу.
— Хорошо, ступай впереди.
По боковой лестнице спустились вниз, пересекли просторный холл, где на диване скорчились двое автоматчиков; проникли в столовую — и оттуда, через кухню, по грузовому желобу нырнули в подвал. Прокатились, как на ледяной горке.
В подвале хоть глаз коли, но Надин щелкнула фонариком с острым, рассекающим тьму лучом. Откуда у нее фонарик? Но думать некогда — и нервы напряжены до предела. Cпросил, не мог не спросить:
— Кто ты такая, Надин?
— Потом, Анатолий Викторович, все потом. Мы должны выбраться отсюда. Иначе — хана.
Анатолий Викторович! Не ты ли, деточка, интересовалась, как меня зовут? Оказывается, и без того знаешь. Хотя… За это время ей кто угодно мог наплести.
Благополучно миновав несколько смежных помещений заставленных тюками, мешками, а то и просто заваленных строительным мусором, уперлись в дверь, которую искали: обитую железом, массивной конфигурации и с висячим замком.
— Так здесь же замок, — удивился я.
— Замок, — подтвердила Надин. — Но вы же мужчина.
— И что из этого вытекает?
— Сбейте его… Сейчас найдем какую-нибудь железку… Я забрал у нее фонарик и внимательно обследовал замок. Такой же когда-то висел на гараже, когда он у меня был возле Черемушкинского рынка. Впоследствии все гаражи приватизировали кавказцы под свои склады. Открыть такой замок нетрудно, если есть ключи. Можно и снять, выдрав с мясом из крепежей, если под рукой окажется фомка.
— Ты уверена, что дверь ведет в сад?
— Да… Я видела план…
Четвертая или пятая загадка. Не удивлюсь, если на улице поджидают санитары со смирительной рубашкой. Кстати, эти рубашки с фирменным знаком «Версачи», расшитые цветной ниткой наподобие кимоно, в хосписе использовали не только по прямому назначению, но и как банные халаты.
Подходящее орудие нашлось в соседней комнате, среди мешков со щебенкой: стальной гвоздодер с загнутым и расщепленным хвостом. На поиски ушло минут двадцать, но пришлось зажечь свет, с фонариком провозились бы дольше. Надин захлопала в ладоши.
— Я же говорила, я говорила!
Я взвесил рычаг в руке, почему-то представляя подлую рожу главного врача Герасима Остаповича Гнуса, который, по разговорам, отправился на симпозиум в Цюрих и поэтомy отсутствовал на презентации.
— Не знаю, как с замком, но если такой штукой хрястнугь по тыкве… — заметил мечтательно.
Замок поддался с третьего захода, но дверь все равно держалась плотно. Я сильно поранил пальцы, пока выдирал ее из пазов. Усилия вознаградились сторицей. Поднявшись по каменной лестнице и сдвинув еще одну, решетчатую дверь, мы очутились на улице, среди благоухающей летней ночи. Сад спал, погруженный в небесное марево, словно укрытый марлевой накидкой. В здании ни единого горящего окна, лишь недреманные очи прожекторов, расположенных на крыше и на специальных столбах, расставленных по периметру территории, создавали световую иллюзию замкнутого пространства. Мы укрылись под каменным карнизом — въездные ворота справа, слева тропа, уводящая к вожделенной калитке. Эта калитка порой снилась мне ночами — едва различимый в зарослях изящный ажурный квадрат в кирпичной кладке, сквозь который просвечивала река.
— Ты готова?
— К чему? — ответила, будто простонала. Через ткань комбинезона я отчетливо слышал, как судорожно билось ее сердце. Происходило что-то странное. Девушка была мне чужой. Ни дочь, ни любовница — никто. Но я был почти счастлив, что она рядом.
Электронная слежка в хосписе, разумеется, продолжалась и ночью, но если удастся добраться до калитки и обмануть собак, если калитка не мираж и гвоздодер, который я прихватил с собой, поможет ее открыть, то возникал шанс (маленький!) вырваться на волю. За забором — необозримые леса, река, дороги. Там русская земля. Двух человечков, как две песчинки, она легко укроет в своих объятиях.