Гражданин Уральской Республики
Шрифт:
«Маша?! Откуда ты здесь?» — сорвалось с уст, а она лишь загадочно улыбнулась.
«Значит, между нами ничего плохого не произошло?» — то ли спросил он вслух, то ли пробормотал про себя.
«Ну конечно. Все что было — это сущий бред. Я ждала тебя здесь. Разве ты не видишь, как я соскучилась?»
«Где это — здесь?» — он огляделся по сторонам, но, кроме ярких лучей солнца и серо-желтого песка, ничего не было.
Она молчала и улыбалась, той нежной детской улыбкой, которую он успел запомнить. И ему показалось, что вот оно — счастье. Неважно где. И он снова обнял ее, прижимая к себе.
«Теперь мы всегда
«Да, Миша. (Помнишь, я хотел так тебя назвать? Только не смейся!) Мы всегда будем вместе. Я обещаю».
Странные, пугающие звуки, врезаясь набатом, быстро разорвали сон в клочья. Костя ощутил себя раскачивающимся в кресле — благо, что не побрезговал после границы ремнем безопасности. Машина, визжа колесами, сновала по трассе то в один бок, то в другой. По стенкам отвратно долбили очередью. Сон развеялся вмиг, и пришел страх. Обжигающе холодная волна прокатилась вниз, к ступням, инстинктивно ищущим педали. Костя покосился на товарища. Тот отчаянно выкручивал баранку, вдавив голову в плечи.
— Эй, что за черт?! — услышал Костя свой голос.
— Да, бля, на горе засада, оттуда хреначат АКМ, — затараторил Ганя.
Костя глянул в боковое стекло. Дождя с градом как ни бывало. Мимо, в отдалении, бежала, покачиваясь, подмокшая гора со скалистым рельефом и жиденькими серыми зарослями. В кистях кустов мелькали два дымчатых пучка — оттуда и лупили автоматчики.
— Так жми быстрей, проскочим! — выкрикнул Костя.
Стрелка на спидометре тряслась около отметки восемьдесят километров в час.
— На фиг, вдруг шипы бросили, — выпалил Ганя.
И будто бы накаркал. Внизу, под днищем, глухо клацнуло, машину повело вообще на обочину. Ганя резко сбросил скорость, правый бок накренился, их развернуло на триста шестьдесят градусов. У Кости стало покалывать в легких. Муконин решил: сейчас они будут переворачиваться. И крепко ухватился за пластиковую ручку на двери обеими руками.
«Вот так все и кончилось, — промелькнуло в голове. — Не успев начаться. И Маша даже не узнает о том, что я погиб!»
Все закрутилось перед глазами — серая дорога, скалистые горы, грязная обочина. «Семерку» вроде бы снова прокрутило. И кончилось все только тогда, когда утонули в грязной жиже на склоне обочины, так и не перевернувшись.
Ганя заглушил двигатель. Костя почувствовал, как тело наполняется невесомостью. Ура, мы живы!
Но радоваться, естественно, было рано. На горных мотоциклах, жужжащих, как осы, с прыгающими колесами, имеющими, видно, невероятные амортизаторы, — подкатили трое или четверо. По крайней мере, перед капотом «семерки» остановились два мотоцикла, один — мутно желтый, с черными кляксами грязи, другой — серый и весь грязный. С желтого слез детина в походном костюме цвета хаки, с серыми наколенниками и серыми локтевыми чашечками. Со второго спешились двое таких же. Но сзади кто-то еще долбанул по багажнику, Костя резко оглянулся. Там тоже возникли люди. Или, правильнее говоря, разбойники с большой дороги.
— Ну вот, встряли по самые уши, — обреченно сказал Ганя. — А ведь Джон обещал, что в Башкирии все будет хорошо.
Первый детина приблизился к лобовому стеклу и заглянул в салон. Между налипшими комьями грязи Костя увидел пронзительные европейские глаза, беспорядочные
Костя потянул руки под кресло, где лежал теперь трофейный автомат Калашникова.
— Не стоит, это глупо, — осадил его Ганя.
Посмотрев на друга, Муконин прикрыл веки в знак согласия.
— У нас есть другой выход? — секунду спустя спросил он.
Ганя повел плечом.
Беспорядочное броуновское движение тревоги одолевало Костю. А нужно было сосредоточиться и хладнокровно принять решение. Он глубоко вдохнул и выдохнул — обычно это помогало.
Пауза затянулась на две-три секунды. Костя повернулся к приятелю:
— Предлагаю пустить дымовую завесу и начать отстрел.
— Думаешь, прокатит? — недоверчиво спросил Ганя.
В лобовое стекло настойчиво постучали, одновременно подергали заблокированную дверь, разбойник с «козлиной бородкой» опять поманил пальцем.
— Некогда спорить, — бросил Костя и нажал кнопку пуска дымовых шашек.
Сразу зашипели форсунки. Плотный дым заполонил окна в несколько секунд. Костя увидел, как задергался тип с бородкой, и как забавно преобразилось его лицо, быстро растворившееся, впрочем, в дымчатой мути.
Муконин натянул респиратор, достал-таки трофейный АКМ, открыл люк в потолке и начал палить без разбора. Лопастью перемахнул ствол вбок и снова начал строчить. Дым потихоньку рассеялся. Уже открылось черное месиво обочины, и в нем — два тела рылом в грязь. Едва Костя окунулся обратно в машину, понеслась ответная очередь с ближайшей скалы.
И вдруг бабахнуло около правой двери, в районе ручки замка, и, похоже, лопнули перепонки, и все поплыло перед глазами. Автомат вывалился из обмякших рук. Костя ощутил себя поролоновым, в ушах прорезался свист. Кто-то потянул его за руки и выволок наружу через проем. И нога почему-то споткнулась о валявшийся рядом большой камень. Или не камень?
Все происходящее как бы перестало быть реальностью, а сделалось чем-то сторонним. Он не понял, почему упал животом на землю, лишь повернул голову в бок. Однако, не сразу вторгнувшаяся, резкая боль в руках заставила вернуться в себя. Руки неумолимо жестоко выворачивали сзади и чем-то сцепляли на запястьях. Костя понял, что Ганя подает звуки рядом, и с ним, видимо, делают тоже самое. Их немного попинали (теперь уколы боли стали тупыми, незлобными). Затем их подняли и повели к небольшой скалистой горе. Часть бандитов умчалась туда на мотоциклах.
Свист в ушах стихал. Ноги спотыкались о ледяные камни. Сзади то и дело грубо подталкивали стволами автоматов.
— Давай, пшел!
— Резче копытами шевели!
— Мля, надо было их прикончить, — ругался кто-то писклявый за спиной.
— Сука, в натуре, исполосовать на кишки, и писец, — вторил другой, басовитый.
— Эй, чо, не ясно, что ли? Атаман приказал живьем привести, — осадил матерый сержантский голос.
«Атаманом» оказался щупленький каланча лет тридцати трех, в клетчатых брюках, в темно синей летной куртке-штормовке. На голове у него была облегающая черная вязанка. Под шапочкой угадывался бритый череп несколько неправильной формы. Лицо его выражало спокойствие и надменность. Легкая щетина пятнами черной пыли покрывала впалые скулы.