Греческая смоковница
Шрифт:
Он осторожно освободился из объятий женщины и отправился в направлении, указанном девицей.
Отвергнутая красавица пожала плечами.
Том прошел мимо столиков и вышел на улицу. Свернул за угол и сразу увидел их.
Патриция стояла, засунув руки в карманы джинс, прижавшись к белому каменному забору, покрытому самопальными надписями из баллончиков.
Галантерейщик уперся в забор руками — по обе стороны от ее головы — нависая над ней, словно паук над запутавшейся в сетях жертвой.
— Согласись: любовь — это все! Весь
Незамеченный ими Том сплюнул в сердцах, развернулся и ушел.
И не видел, как Патриция досадливо отстранила от себя галантерейщика.
Ее утомил этот пахнущий одеколоном смазливый ловелас. Она хотела немного подразнить Тома, а не флиртовать с этим мужланом, который наверняка с Томом ни в какое сравнение не идет.
И он уже порядком достал со своими идиотскими рассуждениями о любви, нагло называя элементарный грубый секс любовью. Надо возвращаться к Тому.
Но торговец снова навалился на нее, пытаясь поцеловать.
— Любовь — это все! — вновь провозгласил грек.
Патриция опять оттолкнула его и пошла к месту праздника, не оглядываясь на оторопевшего соблазнителя. Она видеть его больше не могла. Автоматически сдернула с шеи безвкусный серый шарф, пальцы разжались, оставляя данайский дар равнодушной мостовой.
* * *Том быстро и уверенно — не дай бог, засомневаться и передумать! — прошел по пустынной в этот час набережной на причал, забрался на яхту, спустился в каюту и торопливо стал собирать вещи Патриции в ее большую дорожную сумку.
Он сам себя распалял, рисуя в воображении сцены совокупления Патриции с этим отвратительным галантерейщиком. И не менее отвратительными американцами, у которых она оставила такое яркое впечатление. И неизвестно с кем еще!
Когда он вышел на палубу, чтобы поставить ее коричневую сумку на причал и отчалить, на парапете напротив сидела Патриция. Увидев его, она скромно потупила глаза, не сказав ни слова.
Он замер в своем движении.
Затем вспомнил разговор с шатеном и его приятелем. Резко положил сумку на камень причала и сказал зло:
— Держи и иди к своим двум клиентам!
— Ты про что? — искренне удивилась она.
— Три тысячи драхм — это слишком дорого! — процедил он, собираясь поскорее отплыть и отвязывая для этого канат.
— Что еще за три тысячи драхм? — ничего не понимала Патриция.
— Не играй со мной в игры! — чуть не срываясь на крик, сказал он. — Ты знаешь прекрасно, что я имею в виду!
— Ты что, бросаешь меня? — в ее голосе и глазах читалось неподдельное волнение и искренняя горечь.
— Как хочешь, так и понимай, — зло ответил Том, все сильнее распаляя себя.
Он завел мотор и направил яхту прочь от берега, не сомневаясь в разумности и правильности своих действий.
За яхтой стелился белый пенный след. Патриция молча смотрела на удаляющуюся корму яхты, ставшей ей почти домом.
Она
На ресницу навернулась капля влаги — наверное, от дыма. Патриция смахнула непрошенную слезу. Дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. Патриция отшвырнула окурок и тут же закурила следующую сигарету. Так плохо ей еще никогда не было. Впервые мужчина бросил ее — она и представить себе не могла, что когда-нибудь подобное случится. Она сама привыкла уходить первой, не желая продлевать ненужное общение. И вот, когда она встретила наконец…
Патриция медленно встала, подошла к сумке, тяжело вскинула ее на плечо и пошла обратно на праздник — а куда еще ей оставалось идти? Лишь луна понимающе смотрела на нее в непроницаемом безучастном небе.
* * *За столиками под открытым небом было тихо и безлюдно. Эстрада опустела, веселье переместилось в бар в самом здании, откуда доносились забойные ритмы. Лишь около прилавка стоял ненавистный ей сейчас торговец с длинноволосой гречанкой. Со столов еще не убирали.
Она поставила сумку на пол, села задумчиво за столик, где так недавно сидел Том, и налила вина в свой бокал.
Галантерейщик сразу заметил появление Патриции в пустынном кафе. Особое внимание он обратил на большую коричневую сумку, которую она раньше с собой не таскала. Он мгновенно сообразил что к чему и это подвигло его на решительные действия.
Он взял с прилавка бутылку красного крепленого вина и, не обращая внимания на протесты своей осточертевшей собеседницы, направился к столику Патриции. Поправил на ходу повязанный на шее платок, пригладил схваченные лаком, заботливо уложенные волосы.
Он подошел и встал рядом с девушкой, застенчиво улыбаясь.
Патриция подняла глаза и улыбнулась ему невесело.
— Привет, — сказала она.
Он, осмелев, отодвинул стул и сел за столик.
— Хочешь еще выпить? — спросил галантерейщик.
— Почему бы и нет, — безразлично ответила она и залпом допила свое вино.
Он налил в ее бокал из своей бутылки. Она посмотрела на него, но торговец не сумел — или не захотел — понять, что скрывается в ее черных бездонных глазах. Чтобы не думать об этом, он налил вина и себе, в бокал Тома. Поднял бокал.
— Выпьем за любовь! — провозгласил он, не догадываясь наверно, как глупо и напыщенно он сейчас выглядит.
Она вздохнула и снова опрокинула в себя залпом очередной бокал вина. Взяла с вазочки сочную спелую грушу, надкусила. Том бросил ее, уехал. Но жизнь не кончена. Это для нее хороший урок. Ее одиссея продолжается, начинается очередное приключение с очередным мужиком-самцом. Вряд ли оно принесет что-либо новое, но по привычке она решила попробовать. Патриция решила отдаться подхватывающему ее течению, и не думать ни о чем. А тем более о Томе, сегодняшним поведением он все перечеркнул.