Греческое сокровище
Шрифт:
Генри крепко пожал юноше руку.
— Вы очень хорошо сделали, что предупредили меня и приехали сюда в экипаже. Мы сейчас же вернемся в Нафплион.
Шлиман щедро расплатился с хозяевами. Иоаннис отнес их чемоданы в экипаж.
— Когда вернетесь с разрешением на более долгий срок, — сказал на прощание Деметриос, — мой дом в вашем распоряжении.
— Спасибо. А вас приглашу к себе десятником.
— Согласен. Счастливого пути. Если наведаются из префектуры, то мы ничего не знаем.
Иоаннис довез их до самой гостиницы «Олимп», успокоил, что на обратном пути его никто не увидит. Пожали друг
— Доктор Шлиман?
— Да.
— Я полицмейстер Нафплиона Леонидас Леонардос. Но я пришел к вам как частное лицо. Я знаю, что вы американский гражданин, и не хотел бы международных осложнений.
— Милости просим.
В комнату вошла Софья. Взглянув на нее, полицмейстер воскликнул:
— Софья Энгастроменос! Так это вы госпожа Шлиман?
— Да, и я тоже вас помню. Вы бывали у нас на площади Ромвис.
— И не один раз! Я знал вашего батюшку.
— Присаживайтесь. Приятно снова встретиться. Выпейте с нами кофе, возьмите глико.
Полицмейстер взял розетку с засахаренными вишнями. Вид у него был явно смущенный.
— Вы хотели бы взглянуть на наши микенские находки?
— Да, я получил телеграмму, предписывающую осмотреть ваш багаж.
Софья принесла корзину, открыла ее и показала гостю черепки ритуальных фигурок, коров, круглые каменные бляшки.
Полицмейстер не знал, куда деваться от смущения.
— Эти черепки не стоят доброго слова. Я составлю протокол, и мы оба его подпишем.
«Такие черепки, — писал он, — можно найти на месте любого древнего города. Поскольку это не мрамор, а простой камень, то они не имеют никакой ценности, и я все их вернул господину Шлиману, в чем он расписывается».
Начальник полиции скрепил бумагу подписью и передал ее Шлиману, чтобы и тот расписался. На прощанье он сказал Софье, что был рад повидать ее.
Вернувшись в Афины, они сразу поехали к министру народного просвещения. Их не приняли, отослав к генеральному инспектору памятников старины Панайотису Эвстратиадису, частому гостю на страницах «Археологической газеты», члену Берлинской академии наук и Археологического института в Риме. Это его подпись стояла под соглашением с Пруссией о раскопках Олимпии.
Он оказал Шлиманам ледяной прием. Вместо того чтобы сразу повиниться, Генри пустился в оправдания:
— Инспектор Эвстратиадис, по пути в Микены я сообщил префекту Аргоса, что у меня пока нет разрешения на раскопки и я хочу только провести археологическую разведку…
— По-видимому, — напустился на него инспектор, — вы считаете, что греки не уважают собственные законы и вы можете смеяться над ними.
— Поверьте, ничего подобного у меня и в мыслях не было. Тот, кто сообщил вам, что я начал раскопки, ошибся. Я хотел только выяснить, какой в Микенах грунт, сделать несколько пробных шурфов в ожидании того дня, когда получу разрешение на раскопки.
— Ну, этот день еще не скоро наступит.
Генри побледнел и потерял дар речи перед таким накалом ярости. Софья поспешила на
— С вашего позволения, господин инспектор, шурфы были действительно пробные. Мы не нанесли вреда памятнику, уверяю вас.
— Вы пользовались лопатой?
— Да.
— Значит, вы нарушили закон.
— Мы приехали к вам извиниться, — откашлявшись, заговорил Генри, — за то, что наши действия добавили вам хлопот. Я очень сожалею об этом. Впредь моя лопата не коснется греческой почвы, покуда вы не передадите мне официальное разрешение. Прошу вас, будьте великодушны и примите мои извинения. Я приношу их от чистого сердца.
Эти слова несколько смягчили генерального инспектора.
— Хорошо. Приятно уже то, что по крайней мере, вернувшись в Афины, вы тотчас засвидетельствовали уважение нашему департаменту.
— У меня в экипаже корзина с микенскими черепками. Может, я скажу кучеру, чтобы он принес их сюда?
— Ни в коем случае. Мы не можем законом прикрыть беззаконие. Делайте с ними что хотите.
Софья и Генри поблагодарили инспектора за прием. От предложенного рукопожатия он не отказался, но выпростал свои холодные пальцы с быстротой вспугнутой птицы. Шлиманы зашли в соседнее кафе. Прихлебывая чай, Софья сказала:
— Боюсь, этой поездкой мы себе навредили.
— Да. — Генри был само раскаяние. — Сделали глупость. Раз нет разрешения, надо было держаться подальше от Микен. Но ты же знаешь, мне не сидится на месте, когда нечего раскапывать.
— Ну, будет себя казнить. Сделанного не воротишь. Тягостный разговор с генеральным инспектором Эвстратиадисом показал, что о раскопках Микен лучше на время забыть. И Шлиман начал энергичные переговоры с турецким правительством о новом фирмане для завершения раскопок Трои. В письме от 21 марта 1874 года, сочиненном по-немецки с помощью жены, мекленбургской немки, доктор Филип Детье выдвинул встречное предложение: «Предлагаю забыть прошлое. Верните нам троянскую коллекцию, и мы поместим ее в «Музее Шлимана», который мы специально выстроим в Константинополе. Имена Фортуны и Ваше навсегда соединятся. Вас будут вечно вспоминать с благодарностью, а Ваш труд получит счастливое завершение».
— Как мы стараемся перещеголять друг друга: каждый хочет сам оплатить строительство музея, — горько усмехнулся
Генри. — Уже одно это показывает, сколь велика ценность нашего троянского клада.
— Мне страшно, Генри. Вспомни, в чем тебя обвиняют, подумай о долгих месяцах судебной волокиты, о сплетнях и кривотолках, которые пойдут по Афинам. Не разумнее ли передать туркам половину сокровища через нашего посла в Турции?
Генри подошел к Софье — она сидела в большом гостином кресле, — взял из ее рук подушку, которую она вышивала, и опустился на колени.
— Дорогая, я знаю, так тебе было бы спокойнее. Но поверь мне, эту коллекцию нельзя разрознивать, она утратит всякую ценность. Греческий суд не отнимет у нас сокровище и не передаст его туркам, какое бы давление на него ни оказывали.
В воскресенье повидаться и помочь склеить найденные в Микенах черепки пришли Эмиль Бюрнуф и Луиза. Когда работа была окончена, Софья распорядилась принести в садовую беседку горячий шоколад и миндальные пирожные. Бюрнуф спросил о тяжбе с турецким правительством.