Грех бессмертия
Шрифт:
Но там, внизу, все было неподвижно.
Он провел рукой по лицу; в его ладони было стекло. Вайсингеру следует узнать об этом, наконец решил он. Кто-то пытался убить меня, и я увидел его лицо; я видел его глаза, и я знаю, что это было.
Что-то ужасное, дышащее ненавистью. Что-то в форме женщины.
Но… нет, это не человек. Это на самом деле не человек.
Через некоторое время он закрыл окно, выдернул стекло из ладони при помощи пинцета, и наконец постарался заснуть. Сон его был беспокойный, с криком, несущий с собой блестящий в лунном свете боевой
Перед самым рассветом тень взобралась по лестнице и остановилась перед комнатой Нили. Тихо потрогала ручку двери. Затем исчезла той же дорогой, что и пришла.
13
Что же видел Нили?
Шериф Вайсингер чуть наклонился вперед, сфокусировав свой неистовый взгляд на сигаретном окурке во рту. За его столом располагался смазанный маслом ящик орехового цвета для оружия и полка с блестевшими футбольными трофеями. С некоторых из них начала отваливаться золотыми хлопьями краска, выставляя наружу некрасивый и ничего не стоящий металл. Он вытащил сигарету изо рта и положил ее на краешек красной пластмассовой пепельницы. «Эймс, — тихо сказал он, — слишком раннее утро для такого рода историй, тебе не кажется?»
— Историй какого рода? — спросил его Нили, стоя по другую сторону письменного стола, положив руки на бедра.
— Баек, сказочек, — Вайсингер снова затянулся сигаретой, выдохнул дым из ноздрей драконовской струей и затем загасил сигарету в пепельнице. Крохотные красные угольки вспыхнули, засверкали, а затем погасли. — Что за дерьмо ты пытаешься мне всучить?
— Эй, — сказал Нили, приподняв свою руку так, чтобы шериф смог разглядеть небольшие порезы. — И посмотрите вот на это! — он показал на две небольшие царапины, которые обнаружил сегодня утром у себя на подбородке. — Хотите выйти и взглянуть на мой проклятый грузовик? — Он стоял, ожидая, когда шериф шевельнется; верхний свет отражался на розовой коже лысины Вайсингера.
Шериф молча сидел в течение нескольких секунд. Наконец он презрительно пожал плечами и приподнял свою тушу из вращающегося кресла. Снаружи конторы утро светилось жемчужным светом, и тонкая дымка влажного тумана все еще заполняла обочины. Нили подошел к своему грузовичку, и Вайсингер, не торопясь, последовал за ним.
— Здесь, — сказал Нили, показывая на зарубки и на разбитое окно; в утреннем свете следы от удара топора были хорошо заметны.
Вайсингер прошел мимо него, провел рукой по одной из зарубок.
— Как ты мне сказал, что ты делал прошлой ночью? — спросил он.
— Я сидел в «Крике Петуха», пока они не закрылись, — еще раз пояснил Нили. — На обратном пути в деревню я проехал через группу всадников на лошадях, которые пересекали дорогу, мне кажется, я притормозил, чтобы разглядеть их, и они погнались за мной. Можете сами видеть, что они сделали.
— Да, вижу. Когда, ты говоришь, это случилось?
— Около двух.
— Около двух, — Вайсингер выругался. — Чертовски поздно для людей сельской местности ездить на лошадях по дороге. Сколько их там было?
— Не знаю. Господи, я просто пытался
— Угу. — Он подошел к окну, осмотрел зазубренный край. — Чем, ты сказал, они пользовались? Молотками?
— Нет. Топорами. По крайней мере один из них.
— Топорами? — Вайсингер отвернулся от окна и посмотрел Нили в лицо. Ты знаешь, это звучит пострашнее адской бездны, парень, да?
Нили сделал шаг к нему, угрюмо стиснув зубы.
— Послушайте меня, вы, — сказал он, не взирая более на положение, занимаемое Вайсингером в деревне, не заботясь о той проклятой работе, которая у него была, и не думая более ни о чем, кроме как о том, чтобы заставить этого похожего на быка человека поверить ему, — я знаю, что видел прошлой ночью. Всадники гнались за мной. И один из них разбил мое окно топором! Хотели, дерьмо собачье, загнать меня на этой дороге!
— Выбирай выражения, — тихо сказал Вайсингер, увидев проезжавшую мимо машину.
— Они пытались убить меня! — сказал Нили громче, чем хотел бы, слыша, как его голос эхом отдается от бортов грузовика. — Я еще не вижу, что вы поняли это!
— Я понимаю это. Я только не знаю, кто они такие и зачем они пытались повредить тебе. Ты что, поранил одну из их лошадей? Ведь твоя фара сломана, а вся решетка разбита и погнута, к черту?
— Нет, — сказал Нили, покачав головой. — Я никого из них не поранил. Это случилось, когда я съехал с дороги.
Вайсингер слегка улыбнулся, ощутив, что наконец завел Нили туда, куда и хотел.
— Ну что ж, — сказал он, наблюдая за ним. — Может быть, все случилось, когда ты съехал с дороги? А? Может, ты чуть выпил лишнего прошлой ночью, опрокинул свою колымагу в овраг, разбил вот это окно и исцарапал дверь со стороны водителя? А чтобы я не обнаружил, что ты спьяну повредил машину, этим утром ты сочинил во сне эту небылицу и побежал сюда…
— Нет, — сказал Нили голосом твердым и холодным, как сталь, его взгляд по твердости не уступал взгляду Вайсингера. — Все это было не так.
— Так ты цепляешься за эту чушь о лошадях посреди дороги? Господи! фыркнул Вайсингер. Он отвернулся от Нили и направился к двери. Его легкие болели от второй сигареты, выкуренной за утро.
— Подождите минутку! Подождите! — Нили шагнул вперед, положил свою руку на плечо Вайсингера и крутанул его к себе. Глаза Вайсингера коротко вспыхнули, и Нили отдернул руку. — Я еще не все рассказал вам. Я видел одного из тех, кто скакал на этих лошадях. Я заглянул в ее лицо…
— Ее? Что, к дьяволу, ты имеешь в виду, говоря «ее»?
— Это была женщина. Но я… я никогда раньше не видел женщину, которая бы выглядела подобным образом. Это было словно… словно заглянуть в разверстую доменную печь. Или в кратер вулкана. Я чувствовал жар, исходящий из этих глаз, словно бы они выжигали во мне дыры. Я никогда в жизни не видел ничего подобного этому, и Господи Иисусе, надеюсь, что никогда больше не увижу.
Вайсингер помолчал одно мгновение, зондируя взглядом Нили. Когда он заговорил, его голос был суровый, ровный и лишенный эмоций.