Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца
Шрифт:
– По здорову ли, сестрица?
Варя оторопело воззрилась на него. Алешка шагнул в сторону, освобождая дорогу. Подозрительно поглядывая на брата, Варя бочком протиснулась мимо, пробормотав:
– Благодарствую, братец, - и направилась к отцу, напряженно обдумывая, что же такое пил вчера Алешка и нельзя ли его поить этим ежедневно. Оказалось, что сегодняшние чудеса лишь начинаются. Проходя мимо матушкиных покоев Варя с изумлением увидала как Прасковья Тимофеевна отвлеклась от беседы с очередным юродивым только для того, чтобы пожелать доброго утра и ласково улыбнуться
Спасаясь от странностей, Варя нырнула в комнату отца, но и здесь все было необычным. Как правило, неопохмелившийся Никита Андреевич встречал дочь хмурым страдальческим взором, расцветая лишь при виде соленых огурчиков, но сейчас первая его улыбка досталась Варе и лишь вторая - жбану.
К вечеру Варя уже была в полном изнеможении, ибо родные и близкие взялись извергать на нее внимание бурным потоком. На поварне, в коморах, в чуланах, в сенях и на огороде отец, мать или брат вырастали за ее спиной, уговаривая не застудить горлышко, не натереть ручки и не натрудить спинку. На ее вопрос о причинах столь нежной заботы она получила лишь невразумительный лепет Прасковьи Тимофеевны о челяди, что должна за хозяйством приглядывать, а красавице-дочке след в горнице сидеть, шелками шить. Поэтому въехавшая на двор карета Мышацких была воспринята Варварой аки Божья милость. Целуя тетку, Варя тихонько спросила:
– Чудные дела у нас в доме творятся сегодня. Не ведаешь, что с родичами моими сталось?
Тетка по-девчоночьи хихикнула:
– Знаю, все знаю. Вести самые добрые, - она потрепала племянницу по щеке, - Вели подать чего-нито в отцову комнату и приходи.
Когда следом за нагруженной подносом девкой Варя вошла к отцу, ее уже ждали. На излюбленном месте под образами торжественно надувала щеки Прасковья Тимофеевна. За столом, нависая над всей комнатой, расположился довольно жмурящийся Никита Андреевич, а вдоль стены рядком сидели тетка, дядя и Алешка. Установленный в центре стул явно поджидал саму Варвару. Чувствуя себя крайне неуютно, она уселась и обвела вопросительным взглядом всю честную компанию. Боярин звучно откашлялся:
– Вот какое дело, дочка. Ты уж взрослая девица, собой видная, хозяйственная, новомодное обхождение знаешь, женихи вокруг тебя так и вьются. Так не пора ли и замуж, а то долго ли до греха?
Слова отца потрясли Варю. Она часто думала о замужестве, говорила о нем как о желанной доле, но все же представляла брак делом отдаленным, о котором гораздо приятнее мечтать, нежели столкнуться наяву. Она смиренно проговорила:
– Али я чем не угодила, батюшка, что вы меня гоните?
– Что ты, Варя, я о твоем же счастье пекусь, ты как раз в возраст вошла, пора тебе уж судьбу решать. Говори-ка, кто из женихов тебе люб?
Перед мысленным взором Вари предстала длинная череда ухажеров: чрезвычайно знатных, достаточно богатых, в меру образованных и безнадежно скучных в сравнении с... Никаких сравнений! Разозлившись на себя за глупые мысли о некоем недостойном предмете, Варя подумала, что замужество для нее сейчас лучший выход и кротко ответила:
– Кто вам мил, батюшка, тот и мне люб. Может Михайла Инехов, али лучше Андрюша Мосальский
Лукавая улыбка заиграла на губах Натальи Андреевны. Боярин усмехнулся и чуть ли не игриво произнес:
– А что насчет Петра Алексеевича скажешь?
– К-какого Петра Алексеевича?
– заикаясь пробормотала Варя.
– Романова, Петра Алексеевича!
И глядя на обалдевшую Варину физиономию, все семейство покатилось со смеху.
– Ай, Варька, ай, молодец, - хлопнул себя по колену Алешка, - Такой чести дому принесла, - он шутовски поклонился ей, - Здрава буди, государыня-сестрица!
– Петр Алексеевич что, сватов заслал?
– спросила Варя.
Все снова захихикали.
– Ну, сватов не сватов, а вчерась как ты ушла, Меньшиков с Нарышкиным сказывали, что ты государю крепко в сердце запала. Вот теперь ты, Варенька, у меня умница, вот теперь ты нам всем чести прибавила, вижу, истинное мое дитя, настоящая Опорьева. Ты только у государя перед носом чуток повертись, все наше будет! Ух, мы далеко пойдем, куда там Милославским с Нарышкиными, - боярин потряс кулаком, - Всех к ногтю приберу!
Оцепенев, Варя застыла на своем стуле. Вокруг нее бушевали грезы и мечты: семейство строило планы. Алешка уже бросал в бой полки, да где там, целые армии. Никита Андреевич азартно примеривался к приказу Большой казны. Иван Федорович несмело заикнулся о дозволении вернуться в вотчину, но под пристальным взглядом жены заговорил о посольской должности в Париже. Даже Прасковья Тимофеевна что-то бубнила о княгине Долгорукой, которая уж теперь не осмелится в церкви локти растопыривать.
Варины губы беззвучно дрогнули, пересохшее горло не смогло издать ни звука. Она вновь попробовала заговорить.
– Теперь, значит, чести прибавила, - ее голос был похож на хриплое карканье, - Раньше, выходит, позорила.
Оторвавшись от радужных планов, родные недоуменно уставились на нее.
– Ты что, Варвара, белены объелась?
– изумленно спросил отец.
Варя взвилась:
– Как Милославские хотите, как Нарышкины, - она почти кричала, - А как Лопухины не желаете ли?
– А чего, - ответствовал Алешка, - с Лопухиными ничего дурного не сталось.
– И верно, ничего не сталось, только вот Дунька Лопухина, царица недавняя, при живом муже в Новодевичьем монастыре слезы льет. Спасибо, хорошие мои, - она в пояс поклонилась, - Печетесь вы о моем счастье. Когда вам беда грозилась, я о себе не думала, вас спасала, а вы меня теперь за ради своей выгоды зверю в лапы.
Она закрыла лицо дрожащими руками. Тетушка бросилась к ней, обняла за плечи:
– Дитятко, Боже мой, что ты говоришь! Ведь это царь, это честь, это счастье. Чего ты боишься?
– Ах, оставьте, тетушка, - Варя вырвалась, разбрызгивая слезы со щек, - Вот именно, что царь, нету ему ни закона, ни указа. Надоем я ему или для дел державных брак с иноземной принцессой занадобится, быть в монахинях еще одной царице. Я Петра Алексеевича не привораживала и впредь, себе на погибель, делать того не стану.