Грех
Шрифт:
Нельзя заменить мать… но можно обнять, погладить по спинке, поцеловать в щёчку, поносить на руках. Ведь это просто. Можно и сложнее задачи, но это как повезёт, если нянечка разрешит. У меня разрывается сердце, когда маленькие руки тянутся ко мне, а я не мог их взять. Взяла бы всех… но у меня всего лишь две руки.
Смотришь и думаешь: «Кем он или она станет?». Может быть великим учёным, может актрисой, а возможно просто продавцом в какой-нибудь хибаре. Жизнь в детском доме совсем не малина, оттуда выходят как из тюрьмы. Да, нас кормят, одевают, учат.… Но когда закрывается дверь, когда рядом никого нет из воспитателей, вот тогда начиналась иная жизнь. Грязная, пошлая, вычурная и развязная. Некоторые умудрялись
Вы скажите, такого не может быть. Что я вам отвечу… вы ничего не знаете и не нужно додумывать и опровергать факты! Потому что я варюсь в этом котле с самого рождения с первого сказанного слова.
Нет двадцатичетырёхчасового присмотра, в большинстве случаев мы были предоставлены сами себе. Помимо разборок, устраивались мелкие пакости прохожим под окнами детского дома, дебоши в корпусе мы учиняли, когда были совсем маленькими, сейчас наученные наказаниями за них, были предусмотрительнее.
Я также не хочу сказать, что нами не занимались. Занимались и ещё как! Учили, заставляли ходить на всякие занятия помимо учёбы, вывозили на соревнования, в другие города на экскурсии и тому подобное. Очень часто из-под палки, но это всё же было. Хорошее было, но как-то слишком на контрасте. Мне всегда казалось, что жизнь должна быть немного иной. Более радужно, красочной, наполненной теплотой, бездельем за компьютером с хорошим телефоном в кармане, карманными деньгами, отдельной комнатой, минутами когда ты можешь с кем-то поделиться не бояться быть не понятой или униженной и ещё… в моём восприятии хорошей жизни без всяких агрессий как извне, так и от себя так же. Мне никогда не нравилось отыгрываться на слабых, после ярости наступала тьма и даже больше, брезгливость к себе.
Мы как свора маленьких злых собачек, готовы перегрызть друг другу горло при первой возможности, но если появляется кто-то другой, то кидаемся все и разом! Для того чтобы выжить, а называется это именно так. Нужны несколько хороших авторитетных друзей, а лучше подруг. У меня такие были, но настоящая подруга была только одна. Со всеми остальными я старалась поддерживать хорошие отношения, всё-таки жизнь как на вулкане.
Она одна из немногих, кто меня понимает. И я благодарна ей за это. Виолетта – прекрасная девушка, не только внутренне, но и внешне. Необычные зелёные глаза и рыжие волосы. Она – воплощение красоты. Разве можно отказаться от такого дивного создания? Оказывается, можно, легко и просто! Её бросили, так же как и меня. Мама Виолетты умерла при родах, а отец, женившись через несколько лет, просто отказался от девочки! Однажды он приходил сюда, но Виолетта даже не вышла к нему, а я потом целую ночь проплакала в подушку. Она слишком гордая… Я бы побежала! Но и её можно понять. Можно простить всё что угодно, кроме предательства близких! Я знаю это не понаслышке. В глубине души, я уже простила и отпустила. Мысленно точно давно отпустила.
Будучи маленькой, мне снился один и тоже сон. Моя мама – с голубыми, как у меня, глазами и светлыми волосами, стоит и ждёт меня у директора детского дома в кабинете. А я бегу по коридору, совершенно не замечая ошалевших глаз воспитанников, никто из воспитателей не останавливает меня. Я бегу, а на моём лице улыбка и на мне платье! Чистое, искрящееся с нежными светло-фиолетовыми лентами в виде декора на белом атласе, пышное как у принцессы платье. И не важно что мимо проходят в будничной обежде, всё не важно, ведь бегу я к маме!
Мечты уходят так же быстро, как и детство, со временем я смирилась с тем, что моя мама никогда не войдёт в детский дом, никогда не обнимет меня, никогда не скажет, что всё хорошо, и что всё то, что было, всего лишь сон. Сон если вспомнить о нём преследовал меня всё моё детство и сейчас если вдруг я вижу его вновь просыпаюсь в слезах. И тут же закусываю до скрежета край одеяла, чтобы никто не услышал тихие всхлипы боли.
Скоро мне исполнится семнадцать, и определиться в этом мире без поддержки родителей будет сложно. Я ничего не знаю, ничего не умею, и мне страшно окунуться в этот безжалостный мир, что находится за стенами детского дома. По закону, после моего совершеннолетия наше государство должно предоставить мне жильё. Но вот какое оно будет? Как я буду жить дальше, что буду есть что пить, кем стану? Эти вопросы витают в моей голове не первый год. Иногда я испытываю панический страх перед неизвестностью.
Наверное, мне было бы легче, если я бы обладала недюжинной красотой, талантом, рвением. Но, увы, по моему собственному мнению, я не обладаю ни единым из перечисленных преимуществ. Я знаю, в этом мире выживет сильнейший. Воспитала в себе чувство достоинства. Никогда не смогу простить обиду, никогда не смогу простить свою мать… Потому что смертельная обида за детские слёзы застыла как ком в горле, и при каждом вдохе отражается болезненной волной по всему телу.
Мало того, что я обязана жить в доме «отчуждённых», я обязана быть им благодарна. Благодарна тому, что государство оплачивает моё проживание здесь и я не скитаюсь где-нибудь по подворотням. Хотя… отчасти это так и было.
Меня принесли под двери детского дома ранним морозным утром. Единственное, что я знаю, это то, что одна из воспитательниц пыталась поговорить с убегавшей женщиной, но ничего не вышло. Средневековье… только тогда подкладывали детей. А сейчас двадцать первый век! Чем я помешала им? Почему они отказались от меня? Когда больно я думаю о том, что лучше бы она оставила меня мёрзнуть на морозе. Не думаю, что в этой жизни мне уготована великая роль. Но боль проходит и трезвость ума заставляет думать иначе. Всё-таки я живу и солнце улыбается, если ни каждый день, то достаточно часто.
В том месте, где я живу, есть одно правило, оно схоже с тюремным. И это правило гласит: «Не верь, не бойся, не проси». Страшно ли мне жить среди таких же обиженных, как и я, страшно ли терпеть агрессивные выпады? Нет, не страшно! Потому, что я сама такая же!
Я не красавица, но и назвать себя мышкой тоже не берусь, возможно, потому, что слишком себя люблю. Если себя не буду любить… то кто полюбит? Здесь каждый за себя… Этому я научилась здесь, потому что другой школы выживания у меня не было. Я научилась не бояться явной агрессии, но и в конфликты тоже не вступать, научилась себя любить и люто ненавидеть своих обидчиков. И всё-таки мне есть с чем сравнить.
Мы зовём их «домашние». «Домашние» – это те, кто каждый вечер засыпает под теплым одеялом, те, кому все дороги открыты, те, у кого есть главное – есть родители. Это постоянная война, мы ненавидим их, ненавидим потому, что сами страстно желаем оказаться на их месте. Каждый мечтает о тёплой кружке молока перед кроватью и о добрых и любящих глазах матери. Она радуется твоим мимолётным победам, а ты стараешься побеждать во всём, только ради того, чтобы тебя похвалили, чтобы самые родные знали, что их труд не прошёл напрасно. И я бы старалась! Честно! Только вот вопрос «А они стараются?»… не знаю. Но могу сказать одно, сложно прочувствовать что-то не зная какого оно там на другом берегу!