Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника

Медведев Владимир

Собиралось до двух с половиной тысяч человек. Столы – богатейшие: коньяки и вина разных марок, водка, закуска. Вначале Леонид Ильич произносил небольшую праздничную речь, минут на десять – пятнадцать, которая заканчивалась тостом «за Великую Октябрьскую социалистическую революцию» (или, если 1 Мая, «за Международный день солидарности трудящихся»). Брежнев поднимал бокал, и все, кто поближе, стремились к нему – чокнуться.

Микрофон убирался, начиналось веселье, тут уже мы подтягивались к Генеральному поближе.

Выстраивались в очереди – пожать руку – священнослужители, военачальники, писатели, бизнесмены,

артисты. Иностранные дипломаты подходили с рюмками – чокнуться, они чувствовали себя посвободнее: кто-то где-то когда-то встречал Брежнева, провожал или сопровождал.

В конце приема, перед десертом, – концерт минут на сорок. Обязательно – балетный номер, оперная ария, эстрадные песни, стихотворение.

Пели Кобзон, Магомаев, Руденко, Синявская, Толкунова и почти всегда – Зыкина.

Виктория Петровна бывала не часто. Если приходила, вела себя чрезвычайно скромно, общалась, в основном, с Анной Дмитриевной Черненко, Татьяной Филипповной Андроповой, Лидией Дмитриевной Громыко. Добрые отношения сохраняла также с женой Тихонова, вплоть до ее смерти. Виктория Петровна была очень простая, мне кажется, по мягкости характера, по расположению к людям, интеллигентности она была схожа с Ниной Петровной Хрущевой.

Прием длился часа два. Хозяева разъезжались, а гости оставались – артисты, писатели, военные чины.

Вначале Леонид Ильич выдерживал часа полтора. Потом свое пребывание сократил до получаса.

Стали со временем сокращать и демонстрации на Красной площади, «отрезали» колоннам «хвосты» и уходили на банкет!

Официально же время парада и демонстрации сократили после вот какого случая. Мы ехали из Заречья на первомайское празднество. В машине впереди, как всегда, – Брежнев, сзади – мы с Рябенко. Неожиданно, прямо в пути, пошел снег с дождем. Когда въехали на Кутузовский проспект, Леонид Ильич увидел стоящие колонны мокрых, съежившихся людей.

– Что же людей-то мучить, а? – спросил он нас с Рябенко. – Вон, дети мерзнут, мокрые, с зонтиками. Сейчас посоветуемся с товарищами, может, отменить…

У Сенатской башни, поздоровавшись, он кивнул на небо и спросил:

– Что это, сегодня – обязательно?

И все дружно поддержали:

– Нет, нет.

А если бы сказал: «Товарищи, я считаю, несмотря на непогоду…» – все так же дружно закивали бы: «Конечно, конечно».

После этого решили укладываться до половины первого.

При Горбачеве и военный парад, и демонстрацию еще раз сократили – ровно до двенадцати.

В такие дни лучше утром сдавать смену, чем заступать на нее. Тогда больше напарник, а не я, персонально отвечает за благополучие вождя. А я слежу за наружным порядком. Согревает чувство: сейчас отработаю и через четыре часа свободен.

Охота

В сознании очень многих охота стала символом барских забав Брежнева. В многочисленных анекдотах и легендах на эту тему, которые перевесили, пожалуй, все прочие небылицы о нем, очень характерно отражены всемогущество и немощность Генерального секретаря: и кабанов-то ему привязывали к дереву, и куропаток в воздух подбрасывали, и даже на рыбалке водолазы ему рыбу на крючок насаживали.

Рыбалку он вообще не обожал, начнем с этого. Что до охоты, надо знать хоть немного характер Брежнева – его страсть к бешеным скоростям,

многочасовым плаваниям в штормовом море, к прочему риску на грани спортивной авантюры, чтобы исключить подобные послабления в любимом занятии.

Мне кажется, нездоровый интерес время от времени подогревала печать. Я помню светскую хронику о том, как Хрущев охотился с Тито, гостившим у нас, сообщалось об их лесных трофеях.

Не знаю, охотился ли Леонид Ильич в Днепродзержинске или Днепропетровске, мне кажется, именно от Хрущева передалась ему эта страсть. Никита Сергеевич постоянно, всегда приглашал Брежнева на выходные дни в Завидово.

Эти лесные угодья принадлежали хозяйственному управлению Министерства обороны СССР. При Хрущеве хозяйство было маленьким, скромным: небольшой дом для охотников и несколько летних сборных домиков для охраны, в которых зимой стоял такой холод, что ночью в ведрах замерзала вода. Правда, территория лесных угодий и тогда была огромной, захватывала и Московскую, и Калининскую области. Леса были не обихожены, никаких асфальтированных или хороших грунтовых дорог. На машинах ездить было невозможно, впрягали лошадей: зимой – на санях, летом – на телеге.

Со временем, при Брежневе, охотничье хозяйство разрослось, обустроилось и стало самым мощным в стране – и по территории, и по организации. Здесь создали приличное подсобное хозяйство: стали содержать лошадей, коров, овец, разводить уток, куропаток – мясо птиц сдавали. Развели рыбопитомник, создали даже питомник норок – шкурки тоже продавали. То есть существовал какой-то вид самоокупаемости. Коллектив подобрался солидный, не меньше полусотни человек, не считая охраны.

Стрелял Леонид Ильич блестяще – мастер пулевой стрельбы, без преувеличения, и в ружьях толк знал. Товарищи, соратники – и наши, и зарубежные, – зная его слабость, дарили ему в дни рождения и в любые другие подходящие дни самые роскошные ружья. На ближней даче, в Заречье, в специальной комнате у него хранилось в трех больших сейфах примерно девяносто стволов! Любимых ружей было три-четыре гладкоствольных, все импортные, для охоты на уток, гусей, других пернатых и небольших зверюшек – зайцев, лисиц и т. д.; и столько же, три-четыре, нарезных ружей, импортные и тульское, для серьезной живности – кабана, лося, оленя.

Но мы, охрана, содержали в боевой готовности абсолютно все стволы, мало ли – он мог выбрать любое ружье. Несколько раз в году мы их все чистили, протирали насухо, заново смазывали. Возни было очень много: для четверых членов охраны работы каждый раз на полнедели.

Мне лично он дал итальянское восьмизарядное гладкоствольное ружье фирмы «Косми». Восемь патронов – как автомат! Прекрасная вещь, но капризная. Чуть гильза намокнет – все, отказывает, патроны очень строгие – по весу, по габаритам.

Охотился он на лося, на марала. Водились в хозяйстве и пятнистые олени, но они были такие красивые, грациозные, что рука на них не поднималась. Мы часто останавливались на опушке леса, где их было особенно много, и засматривались: красавцы олени, как будто чувствуя, что ими любуются, подпускали нас довольно близко и элегантно вышагивали перед нами. Однажды Леонид Ильич поинтересовался у егеря:

– Можно их стрелять?

– Можно, – ответил егерь. – Их у нас много расплодилось.

– Нет, такую красоту убивать нельзя.