Грехи отцов. Том 1
Шрифт:
Я спустилась вниз к ужину.
— Корнелиус, дорогой, а когда открывается выставка в музее искусств Ван Зейла? — спросила Эмили, изящно подцепив вилкой кусок жареной утки.
— Она открывается в понедельник, после Дня труда. Я подготовил коллекцию примитивистов, нескольких хорошо известных художников и одного или двух новичков.
— Какая жалость, что я не могу остаться в Нью-Йорке посмотреть ее! — сказала Эмили. — Это выпадает на середину моей поездки для пополнения благотворительных
— Я не выношу американских примитивистов, — воскликнула ее дочь Лори, высокая шумливая девушка шестнадцати лет с блестящими темными волосами и сверкающими голубыми глазами. — Мне нравятся большие яркие картины Рубенса, на которых изображены мужчины без одежды!
— Лори! — сказала ее сестра Рози с отвращением. — Как ты можешь быть так вульгарна?
— Ты не думаешь, что Рубенс предпочитал рисовать обнаженных женщин? — весело спросил Скотт.
— Ты путаешь Рубенса с Микеланджело, Лори!
— О, я не выношу Микеланджело! Его ангелы похожи на гермафродитов!
— Достаточно, Лори, дорогая, — резко сказала Эмили.
— Конечно, ангелы — гермафродиты, — поддержал Скотт свою сводную сестру.
— Ангелов нет, — заметил Себастьян, жуя утку.
— Абсурд! — возмутился Скотт. — Они существуют в воображении.
— Это не делает их реальными!
— Реальность — это только то, что осознает разум.
— Но...
— О, я ненавижу эти интеллектуальные дискуссии, — вмешалась Лори. — Передай, пожалуйста, соль, Эндрю.
— Ты так нетерпима, Лори! — воскликнула Рози.
— Совсем нет! Просто мне не нравятся американские примитивисты. Почему ты интересуешься ими, дядя Корнелиус? Я думала, тебя привлекают только ужасные красные пятна, раскрашенные грязными черными линиями, изображенные на картинах Пикассо.
— Не путаешь ли ты Пикассо с Кандинским? — спросил Скотт.
— Я думаю, Кандинский играл за «Цинциннати редс», — сказал Эндрю. — Между прочим, что такое американские примитивисты?
— О, Боже, — вздохнул Себастьян.
— Эндрю шутит! — заметила Эмили со смехом.
— Слабая надежда, — ответил Себастьян.
— Корнелиус, — спросил я, — когда, ты говоришь, открывается выставка? Я не помню, чтобы видела ее в моем календаре.
— Ну, она должна быть там! Моя секретарша говорила твоей...
— Мне нравятся американские примитивисты, — улыбнулась Рози. — У них такие чистые, невинные линии.
— Очаровательно, — согласилась ее мать, — но мне нравится реалистическая живопись.
— Будет ли большой прием перед открытием? —
— Да, разумеется. Весь нью-йоркский мир искусства соберется там.
— И все правление Фонда изящных искусств Ван Зейла?
— Конечно.
Итак, Джейк будет там. Я представила себе толпу народа, дым от сигарет, возможность оживленного разговора в тихом углу. Но как я собираюсь оторвать его от жены, которая всегда липнет к нему как банный лист на всех общественных собраниях. Мои проблемы снова казались неразрешимыми.
Когда я отвлеклась от своих раздумий, то обнаружила, что лакей меняет тарелки на столе.
— Что ты думаешь о той шахматной задаче, которая в прошлое воскресенье была в «Таймс»? — спросил Скотт Корнелиуса.
— Мне кажется, она интересная, — Корнелиус сразу же повеселел от предвкушения шахматного обсуждения и, когда он одарил Скотта своей особенной радужной улыбкой, я уже не в первый раз поняла, что между Скоттом и Корнелиусом такие отношения, каких ни один из моих мальчиков не способен добиться. Несколько мгновений я внимательно наблюдала за Скоттом, но видела только его хорошие манеры и приятную спокойную улыбку. Я предполагала, что, может быть, какая-то женщина найдет его привлекательным, но мне он не нравился; было что-то в его внешности, что я считала отталкивающим. Как будто его черные волосы и черные глаза были внешним выражением темной скрытной Души, и я не могла понять, почему Корнелиусу так легко вести себя с ним по-отечески. Но, возможно, отношение Корнелиуса было больше братским, чем отеческим. Разница в возрасте между ними составляла всего одиннадцать лет, и Корнелиус однажды признался мне, как ему всегда хотелось иметь брата. У них были общие интересы: банк, Эмили и ее девочки, шахматы...
— Я ненавижу шахматы! — сказала Лори. — Все эти маленькие фигурки на доске, в чем смысл?
— Но шахматы подобны жизни, Лори, — заметил Скотт, улыбаясь ей. — Мы все похожи на множество маленьких фигур, пытающихся проложить свой путь в другой конец поля.
Я снова подумала о Джейке Рейшмане...
— Я должен предостеречь тебя, — сказал мне Корнелиус за неделю до открытия выставки, — что эта женщина, ну... Тереза Ковалевски — одна из художниц, работы которой будут выставлены, и она придет на открытие. Разумеется, тебе нет необходимости знакомиться с ней, я уже попросил ее появиться позднее.
— Понимаю. — Мое представление об этой женщине изменилось; это была женщина, достаточно честолюбивая, чтобы пробиться к успеху, переспав с кем следует. Я не осуждала, но просто отметила с облегчением, что предположение Корнелиуса о том, что она никогда не влюбится в него, по всей видимости, правильно.
Корнелиус делал вид, что читает газету. Вечерело, и мы выпивали перед обедом в золотой комнате нашего дома на Пятой авеню.
— Разумеется, я не имею желания знакомиться с ней, — сказала я, — но как мне избежать встречи с ней, как она выглядит?