Грехи отцов. Том 1

Ховач Сьюзан

— Прости, здесь повсюду беспорядок, — сказала Тереза, очищая пятачок стола. — Сегодня выходной у кухарки, и я предложила Кевину приготовить еду, потому что он дал мне пять долларов на пару туфель. У моих старых отлетела подошва, и сапожник на углу сказал, что ничего нельзя сделать. Странно, мне казалось, что у меня есть маслины для мартини. Интересно, что я с ними сделала.

— Кевин одолжил тебе деньги?

— Нет, это был подарок. Он никогда не дает взаймы.

— Я как раз об этом подумал. Послушай, если ты можешь принять деньги от Кевина...

—

Я не могу. Вот поэтому я и готовлю ему еду. Я полагаю, мне следует присмотреть себе какую-нибудь работу, у меня деньги кончились... Прости, дорогой, но я не могу найти эти маслины, может быть, их кошка съела. Два кубика льда в мартини тебе хватит?

— Спасибо, Тереза, тебе не надо искать новую работу. У меня как раз возникла гениальная идея...

Она резко отвернулась от меня.

— Хватит с меня твоих гениальных идей! И мне надоело, что ты все время говоришь о деньгах! Прости, но у меня плохое настроение, потому что работа сегодня не ладится. Я должна подняться наверх к своим холстам, как только приготовлю Кевину обед.

— Эй, подожди минуту! — Я был выбит из колеи этой неожиданной атакой и смог только слабо протестовать. — То, что я хочу тебе сказать, очень важно!

Она бросила на стол пакет риса.

— Моя работа тоже очень важна! — закричала она на меня. — Ты считаешь, что это хобби, развлечение, потому лишь, что я не зарабатываю этим деньги. Деньги, деньги, деньги, ты только об этом и думаешь целыми днями! А думаешь ли ты о чем-нибудь еще? Черт меня побери, если я это знаю! Я уже давно убедилась, что ты меня не понимаешь, но я задаюсь вопросом, а понимаю ли я тебя? О, ты говоришь, говоришь что-то поверхностное, а что же кроется за твоим очарованием и сексуальностью? Я не могу решить, то ли ты приятный парень, то ли настоящий негодяй. Я полагаю, что ты, скорее, негодяй, поскольку ты выбрал продажную, меркантильную, отвратительную профессию банкира, но...

— Погоди минуту. — Я успел взять себя в руки и точно знал, что хочу сказать. Я не повысил голос, но изменил тон, как поступал всегда, если клиент становился агрессивным и его следовало осторожно поставить на место. — Давай будем честными. Ты можешь считать, что это не такой божий дар, как живопись, но если бы ты хоть немного разбиралась в банковском деле, то знала бы, что банкиры осуществляют необходимую для экономики функцию, и, следовательно, для всей страны в целом. Поэтому перестань повторять эту старую сказку о том, что банкиры — плохие парни, договорились? Остановись и подумай минуту. Что происходит сейчас, в сорок девятом году? Именно банкиры снова собирают Европу по кусочкам, на которые раскололи ее солдаты и политики! И вот мы пришли к тому, о чем я хотел с тобой поговорить. Я понял, как должен использовать свой опыт и профессиональные навыки...

— О, оставь это! Вся эта мышиная возня так бессмысленна, так бесполезна...

— Ради Бога! — теперь я по-настоящему разозлился. — Не пытайся всучить мне этот подтасованный философский хлам о смысле жизни! Кто, черт подери, знает, что все это означает? В конечном счете, может быть, писание картин столь же бессмысленно, как и зарабатывание денег? Ты считаешь, что я всегда был слишком занят зарабатыванием денег, чтобы задавать себе обычные вопросы, но я не робот, как ты полагаешь, и я часто думаю, особенно в последнее время, в чем смысл жизни? И есть ли Бог? Есть ли

жизнь после смерти? Это кажется немыслимым, но если она существует и Бог имеет к этому отношение, это меняет дело. Я лично не интересуюсь фантазиями, а только грубыми фактами, которые могу расположить в разумном порядке. Мы живем в капиталистическом обществе, и оно не изменится за время нашей жизни. Деньги позволяют обществу развиваться. Деньги нужны, для того чтобы жить, чтобы делать то, что ты действительно хочешь делать, деньги нужны, чтобы делать добро. Именно сейчас в Европе...

— Европа! — выпалила Тереза. — Мне плевать на Европу! Все, о чем я забочусь, это мы с тобой! По крайней мере, я пыталась принять тебя, каким ты есть. Но можешь ли ты хотя бы попытаться принять меня такой, какая я есть, Сэм? Когда ты перестанешь пытаться купить меня и превратить во что-то вроде домашней любовницы?

— Боже правый! — закричал я, окончательно потеряв власть над собой. — Я не хочу превращать тебя в домашнюю любовницу! Я хочу превратить тебя в свою жену!

Далеко в другом конце холла звякнула открывающаяся входная дверь.

— Эй, Тереза! — позвал Кевин. — Угадай, кто меня подвез на своем «роллс-ройсе» величиной с грузовик для перевозки пива?

Мы в кухне не двинулись с места, только смотрели друг на друга. Губы Терезы приоткрылись, а ее золотой крестик исчез в выемке между грудями. Мне захотелось заняться с ней любовью.

— Я подожду тебя наверху, — сказал я тихо. — Я не хочу разговаривать с Кевином.

— Нет.

— Тереза...

— Извини меня, я была с тобой груба, но я ничего не могу поделать, я просто ничего не могу поделать... Моя жизнь в таком беспорядке — только бы я смогла работать, — я должна попытаться поработать сегодня вечером, иначе я сойду с ума, я это чувствую...

— Но я должен с тобой поговорить!

— Не сегодня. Я не могу. Я должна побыть одна. Я должна работать, я должна...

— Но я люблю тебя, я помогу тебе во всем разобраться...

— Ну вот, ты ничего не понял.

Дверь кухни широко распахнулась, и Кевин совершил большой выход в лучших традициях шоу-бизнеса.

— Тереза, мой ангел! Что за зловещий запах исходит от плиты? О, привет, Сэм, нет, не уходи! Почему ты выглядишь таким растерянным, как будто я поймал тебя на месте преступления? Знаешь ли, я разрешаю своим домочадцам женского пола принимать поклонников! — И когда я неохотно погрузился в ближайшее кресло, он воскликнул со смехом, как будто мог ослабить напряжение, царившее в комнате, своей подчеркнутой веселостью. — Господи, эти ослы-актеры вывели меня из себя. Удивительно, что я не умер от инсульта!

Кевин выглядел моложе своих сорока с небольшим. Брюнет, шести футов ростом, он, в отличие от меня, сохранил и свою фигуру, и все волосы. Его легкомысленный вид был обманчив. Подобно Уолл-стрит, Бродвей представлял собой жестокий мир, и только самые способные могли в нем выжить...

— ...а теперь посмотрите, кто пришел со мной! — жестом показал он на порог кухни с видом фокусника, который собирается вытащить из шляпы белого кролика. Взглянув через его плечо, я увидел Джейка Рейшмана.