Грехи отцов. Том 2
Шрифт:
— Спасибо! Думаю, вы на этом много заработали. Джейк сказал, что вы хорошо воспользовались моим состоянием, — он сердечно пожал Мне руку и одарил чистосердечной улыбкой.
Я почувствовала, что он словно опутал меня своими сетями, чтобы извлечь каждую унцию восхищения собой и оставить запас на будущее.
— Мне конечно же интересно, что вы планируете предпринять в ближайшем будущем, — сказала я, — или это государственная тайна?
— Все должны теперь знать, что у меня большие планы, —
Я старалась сдержаться, чтобы не выглядеть удивленной. И этот человек был сенсацией года? Он больше походил на хиповатого дискжокея, который не способен обсуждать никакие другие вопросы, кроме десятки лучших песен недели. Я продолжала внимательно слушать его, хотя теперь понимала, почему Уолл-стрит была так напугана его успехом.
— ...нужно просто почувствовать, где можно использовать свой шанс, — говорил он. — Джейк шикарный парень, правда? Где вы с ним познакомились?
— Он старый друг моего отца.
— А как зовут вашего отца?
— Корнелиус Ван Зейл.
Доналд Шайн рассмеялся.
— Вы шутите.
— Вы знаете моего отца?
— Конечно. Однажды он устроил мне хорошую трепку. Я был вымыт, выжат, выглажен и выброшен на улицу за тридцать секунд. Это трудно забыть, — сказал Доналд Шайн, снова ослепив меня своей победоносной улыбкой, — и готов поспорить, я никогда не забуду.
Я была смущена.
— Жаль, что у вас не осталось более радужных воспоминаний о моем отце. Это не помешало бы его бизнесу.
— Возможно. — Он пожал плечами. — Но Он мало отличается от других партнеров, с которыми мне приходилось общаться. Мое правило — не доверять никому, чей возраст более тридцати.
— Тогда я не подхожу вам. Извините...
— Не сердитесь, если я не являюсь почитателем талантов вашего отца, это ничего не значит. А вам действительно за тридцать? Вы выглядите молодо, я подумал, что мы ровесники.
— Вики, — это был Джейк, который пробирался ко мне. — Мне бы хотелось представить тебе еще одного гостя. Извини, Дон...
Я вовремя улизнула.
— Забавный человек, — сказала я Джейку. Я чувствовала себя, как будто меня подняли за шиворот и потрясли так, что мои зубы стучали.
Аристократический рот Джейка искривился, но все, что он сказал, было: «Дорогая, продолжай покупать его акции».
— Прости Джордан, но я не могу больше закрывать на это глаза. Я думала, что смогу, но нет. В любом случае не могу сказать, что это хорошо для женщины, спать со своим брокером.
— Это потому, что я еще женат. Развод начнется со дня на день.
—
— Тогда потому, что я моложе тебя?
— Нет, Джордан. Ты всего на два года моложе. И прекрати эти церемонные разговоры.
— Тогда потому, что...
— Прекрати, я не хочу, чтобы наш разговор превращался в пародию ежедневных опросов в «Новостях».
— Но тогда в чем дело?
— Дело в том, что я фригидна. И разве не все таковы?
— Фригидна! Так бы и сказала! Послушай, Вики, есть чудная техника...
— Нет уж, увольте, у меня достаточно было проблем с курением и алкоголем.
— Вики, я всеми уважаемый брокер! Просто у меня есть замечательное пособие по сексу.
— Джордан, дорогой, прекрати это. Мне сейчас станет нехорошо.
— Ты имеешь в виду, тебе сегодня нездоровится? Нужно было сказать сразу. Я позвоню завтра.
— Не утруждай себя. Только потеряешь зря время.
— Но ведь ты не знаешь...
— Я все знаю, — ответила я, — поверь мне.
— Но...
— Спокойной ночи, Джордан.
Я избавилась от него и захлопнула дверь.
Затем я легла в кровать и стала думать о Скотте.
Прошло много времени с ноября 1963 года, и я уже привыкла к новой жизни, к жизни без него. Но мысль о близости с каким-нибудь другим мужчиной была невыносима.
Я уже три года его не видела. Он приезжал в Нью-Йорк три-четыре раза в год, но я всегда заранее уезжала на время его пребывания в городе и на случай, если вдруг в какой-то момент мне захочется все забыть, броситься в «Карлайл» и припасть к его ногам. Возвратившись из своего вынужденного изгнания, я узнавала, как у него идут дела. Отец всегда отвечал, что у Скотта все хорошо. Я часто пыталась заставить себя думать о нем как об умершем, но каждую весну я чувствовала, что он жив. И каждый раз, когда в Нью-Йорке на деревьях начинали распускаться листья и небо становилось по-весеннему лазурно-голубым, я начинала думать о нем и жить воспоминаниями.
Наступила весна 1967. Эрику исполнилось семнадцать, и дела у него шли хорошо в Чоате. Он стал носить очки, которые сразу превратили его в более серьезное подобие Сэма. Пол отказывался стричь волосы и увлекался музыкой «Роллинг Стоунз», а Саманта интересовалась мальчиками более, чем когда-либо и вытягивала из меня деньги, а над ее кроватью висел плакат, изображающий Мика Джеггера. У Кристины были другие проблемы: она сильно отставала в школе и каждый день плакала при мысли, что нужно идти туда. Бенджамин продолжал оставаться таким же ребенком-монстром; однажды я обнаружила его нюхающим клей в туалете и сильно отшлепала, после чего он дня два был тихим.