Греховная связь
Шрифт:
У него засосало под ложечкой. Не хотелось начинать лгать про Эмму, про то, как он провел день с ней.
— Так себе.
Новая обворожительная улыбка, теперь уже в неприятной близости.
— Я следила за тобой.
Что она имела в виду?
— Следила?
Голос ее вдруг стал каким-то чужим, и она пропела.
— У меня было такое чувство, будто ты всячески избегаешь меня.
Он почувствовал колотье в затылке.
— Почему я должен избегать тебя?
Рука, повязывающая галстук, ласково похлопала его по щеке.
— Это ты скажи мне, Роберт, ты.
Он хотел покончить с этим.
— Готово?
Она одним рывком затянула галстук, так что шелк чуть не лопнул.
— Галстук повязан. Я готова. Идем. — Она смахнула с пиджака воображаемые пылинки. — Готово, Роберт. Ты выглядишь, как картинка! — Снова сияющая улыбка, которая исчезла бесследно, как только она приблизила к нему свое лицо. — Но я еще не закончила, — прошептала она. — Сегодня вечерком нам с тобой надо будет кое о чем потолковать. Идет?
— Настоятель Мейтленд! Как мило, что вы пришли!
— Мы в восторге, Клер и я, — вы знакомы с моей сестрой, мисс Джоан Мейтленд?
— Ну, конечно. Очень рада! Замечательно. Очень мило, что пришли.
Конечно, он знал, кто это. Одна из первых дам Сиднея. Ее званые вечера были сногсшибательными, о ее благотворительных праздниках ходили легенды. Она была в близких отношениях с Нэнси Рейган, Элизабет Тейлор, принцем Чарльзом и с Имельдой Маркос, хотя последнее время ей не приходилось часто видеться с ней, поскольку у Имельды, к сожалению, случились маленькие неприятности; она была накоротке с Джаггером — тем паче, что Мик стал в последнее время намного общительнее, чем прежде, и особенно с Джерри Холлом. Мадонна обещала заскочить попозже, если позволят обстоятельства. А Принц будет в кабаре. Ну, ладно, хоть Принц. Может, есть кто и получше…
Словом, эта женщина была другом и посредником в мире знаменитостей. Ее дом, один из немногих легендарных старинных домов Сиднея, до сих пор остававшихся в частном владении, представлял собой небольшой дворец; его гостиная, банкетный зал, приемные и оранжерея нередко предоставлялись радушной хозяйкой для благотворительных мероприятий Церкви, где он и видел ее. Почему же ему не помнить ее имя?
Да и какое все это имело значение? Подобно всем событиям такого рода, это был бал-маскарад — где все скрывали свое истинное лицо. Раскрывать карты считалось здесь гораздо худшим проявлением дурного тона, чем, скажем, обнажать интимные части тела. Он видел, что Джоан усвоила правила игры — она не собиралась показывать, что у нее на руках. Просто играла с ним в кошки-мышки и ждала.
Хозяйка, блиставшая бесценными брильянтами и чудом портновского искусства из бледно-розового и красноватого шелка, наклонилась к его уху.
— Настоятель Мейтленд — успех необычайный. Все потрудились на славу. Одни только билеты дали уйму денег, а впереди еще пожертвования. Женский комитет превзошел себя, соединив все это вместе — я очень вас прошу всех их поблагодарить потом персонально — но так или иначе, похоже на то, что лелеемый вами проект Дома святого Матфея и пара других церковных задумок получат право на жизнь.
— Да, да. Великолепно! Потрясающе. Изумительно. Чудесно. Просто сногсшибательно!
Он выдал целую обойму превосходных степеней, что, тем не менее, с самого начала не прозвучало убедительно.
В этот момент рядом выросла Джоан, следя за направлением его взгляда. Он опять почувствовал вызов.
— О чем ты говоришь?
— Что они все подумают — о таком большом человеке, о таком герое — если только узнают?
— Джоан, хватит играть со мной в кошки-мышки. Что узнают?
Она улыбнулась ему улыбкой Горгоны.
— Не сейчас об этом будет сказано!
Говорят, кошка играет живой мышкой вовсе не из садизма, а для того, чтобы размять мышцы перед едой. К концу вечера Роберту, как он сам мрачно отметил, нужны были все силы, чтобы справиться с растущим напряжением и страхом. Он всячески пытался дать достойный отпор проискам Джоан в минуты их редких встреч во время кратких передышек от всевозможных переговоров с людьми, ради которых и было устроено все это представление. Но Джоан продолжала играть с ним в игру, правила которой, как видно, были известны только ей, и право насладиться результатом которой она предоставила только себе и лишь в тот момент, когда почувствует, что устала.
Весь вечер он преследовал ее, и весь вечер она ускользала с каким-то неизъяснимым кокетством, уносясь в танце с одним, обхаживая другого и напоминая третьему, что от него еще ждут чека на святого Матфея.
И когда он уже оставил всякие попытки объясниться, она сама отыскала его. В глазах ее блеснуло что-то маниакальное.
— Тебе конец, Роберт. Все кончено! — решительно заявила она, сразу беря быка за рога.
— О чем ты говоришь?
Немного помолчав, Джоан вновь заговорила.
— Девушка.
— Ну и что? — Он не мог думать об Эмме и Джоан одновременно, ему было невыносимо говорить о них на одном дыхании.
— Я видела тебя сегодня!
— Сегодня?
— Я следила за тобой. Когда ты отправился в кафе повидать ее. Я видела, как ты вошел туда Видела все, что ты делал — на протяжении всего дня. — Лицо ее вдруг исказилось. — Меррей знал?
— Бог с тобой, Джоан, — какое это к нему имеет отношение?
— Что ей нужно? — Она вцепилась ему в плечо.
— Да о чем ты?
— Это шантаж? — Джоан буквально сыпала словами в страшном волнении.
Он совсем растерялся.
— Джоан, с какой стати ей меня шантажировать?
— Я видела ее лицо! Это Алли Калдер! Что она снова здесь делает? Она умерла! Она умерла! Она мертва!
К счастью, никто из мельтешащей вокруг толпы не уловил смысла слов. Однако произведенный Джоан шум, тонкий пронзительный крик, а затем сток и полуобморочное состояние привлекли к ним внимание некоторых посторонних людей.