Греховные радости

Винченци Пенни

— Так… давай-ка разберемся, — проговорила Шарлотта. — Значит, он тебе позвонил. Прямо в туалет?

— Угу. У нас была довольно напряженная встреча. В помещении «Блума», неподалеку от Вашингтона. Но встреча закончилась, и, как я тебе сказал, мы были уже на частном аэродроме. И Бофорт как-то успел узнать, что я там. Мне это показалось… очень странным.

— И что он тебе сказал?

— Что мы должны продолжать переговоры, что нам не следует останавливаться на какой-то одной цене.

— Потому что он уже успел приобрести соответствующие акции?

— Со

всей очевидностью. Так что выходит, он не только знал о готовящейся сделке достаточно заблаговременно для того, чтобы успеть купить акции, но знал и о том, что мы решили выйти из этих торгов.

— Значит… кто-то из тех, кто принимал участие в вашей встрече, поддерживает с ним контакт.

— Да. Или кто-то с нашей стороны, или же кто-то из людей «Блума».

— А-а… кто там был от нас?

— Я. Фред. Юристы. Джон Кларк. — Джон Кларк был их новым сотрудником, по служебной иерархии стоявшим даже еще ниже Шарлотты; бледный и худощавый молодой человек с огромным адамовым яблоком, он, казалось, боялся даже дышать в те минуты, когда Гейб обращал на него свое внимание.

— Ну вот тебе и ответ, — усмехнулась Шарлотта. — Он, конечно, и есть шпион.

— Не сомневаюсь. — Гейб залпом отпил большой глоток из чашки. — Хороший кофе, Шарлотта.

Шарлотта почувствовала себя так, словно ее только что наградили Нобелевской премией.

— Юристы? — спросила она, сознательно стараясь не менять тему разговора.

— Маловероятно. Там были Мэйсон, он работает в банке уже тысячу лет, и Мэтт Джекобсон, который скорее даст себя четвертовать, чем скажет хоть слово во вред интересам «Прэгерса».

— Ну а я была в Нассау, — заметила Шарлотта, — так что я уж точно никому ничего сказать не могла. И мне кажется, Гейб, что это вообще не имеет особого значения. Ты ведь, я полагаю, ответил ему отрицательно.

— Да, разумеется, отрицательно. Но я ведь мог бы ответить и иначе. В этом-то все и дело. И они откуда-то все знали. И в этом тоже дело.

— А почему ты вообще меня об этом спрашиваешь? Ты же знаешь, что это не могла быть я.

— Я должен был тебя спросить, — ответил Гейб.

— Почему? — повторила она, теперь уже с раздражением.

— Ну, я думал, что у тебя могут быть какие-то соображения на этот счет. А кроме того, я просто обязан был это сделать. На случай, если последуют какие-нибудь наказания. Чтобы показать, что я предпринял все, что должен был предпринять.

Он смотрел на нее мрачно и сердито. Она опять ощутила хорошо знакомую волну возбуждения и ярости одновременно. Вот негодяй, допрашивает ее тут — сколько там сейчас? — в два часа ночи, не дает ей лечь спать из-за преступления, которое, как он сам прекрасно понимает, она и совершить-то не могла! Шарлотта в свою очередь зло уставилась на него. Потом сказала:

— Я очень устала, Гейб. Теперь, когда твое расследование закончено, ты не мог бы оставить меня в покое?

— Да, конечно. Извини. — Он поднялся. Приносить извинения было для него так необычно, что у Шарлотты чуть

рот не открылся от удивления. — Меня это просто… как-то тревожило.

— Я понимаю, — медленно произнесла Шарлотта, — все дело в том, что там был Фред. В том самом месте. И мог все услышать. Или даже слышал.

— Совершенно верно. Ты, как всегда, весьма сообразительна. Господи, Шарлотта, иногда я даже спрашиваю себя, есть ли вообще мозги в твоей симпатичной головке.

Шарлотта поднялась и открыла дверь:

— До свидания, Гейб. Очень приятно было вернуться.

— До утра. Смотри не опаздывай. — Он задержался на мгновение, как бы меряя ее взглядом, потом широко улыбнулся: — А ты здорово выглядишь. Отдых на море явно пошел тебе на пользу.

Это замечание вкупе с тем, что он удосужился очень внимательно оглядеть ее, вызвали у Шарлотты почти такой же прилив возбуждения, как все три дня непрерывного секса с Джереми.

Утром Гейб был в плохом настроении, раздражен и зол. Когда в семь часов она пришла на работу, то застала его уже на месте. Он сидел за письменным столом, часы с руки были сняты, и он, ругаясь себе под нос, стучал что-то на своем компьютере.

— Мне надо будет на пару дней поехать в Рим, — объявил он, — там будет большая конференция. Твой дед мне только что об этом сказал. Только этого мне не хватало. — Он посмотрел на нее с такой яростью, словно это она была во всем виновата.

— Кто-нибудь из помощников должен будет поехать на эту конференцию?

— Да, должен. Джон Кларк.

— Понятно. — У нее возникло такое ощущение, словно ее ударили плеткой или указали ей на дверь. Сколько всяких гадостей она от него вытерпела, и вот сейчас, когда он мог бы сделать для нее что-то приятное, он с особым упоением подчеркивает, что не собирается этого делать.

Она вздохнула; Гейб поднял на нее глаза и усмехнулся:

— Я подумал, что два дня в моем обществе и только наедине со мной не доставят тебе особой радости. Если это и награда, то лишь вторая. Ты получишь первую.

— Что, один день в твоем обществе?

— Нет, два дня без меня. Займись пока оформлением изъятия капиталовложений по сделке насчет «Пичез». Хорошо?

Шарлотта ошарашенно посмотрела на него. Она почувствовала, как у нее даже под загаром краснеет шея: нечасто за все полтора года он давал ей понять, что она способна на что-то большее, нежели просто скалывать скрепками бумажки.

— Заняться? Мне самой?

— Твою мать, Шарлотта, пора бы уже и научиться! Там же все ясно и понятно. Три покупателя. Два дня до окончания торгов. Мы заинтересованы в том, чтобы процент был не ниже шести целых семидесяти пяти сотых, но это ты и сама знаешь. Постарайся вывести их на семь процентов. Если почувствуешь, что попадаешь в затруднительное положение, ты ведь всегда можешь зайти к деду и спросить.

— Перестань, — улыбнулась она. — Спасибо, Гейб.

Потом взглянула на часики, что висели на ее загорелом запястье.