Греховные радости
Шрифт:
Шарлотта уставилась на него и долго молча смотрела, нарочно сосредоточив взгляд на его маленьком, съежившемся пенисе. Потом улыбнулась — высокомерно, зло, почти не разжимая губ.
— Тоби, — процедила она, — мне кажется, это тебе надо поучиться. И многому. Ты, конечно, весьма удивишься, но у меня это был не первый раз; и если что удивляет меня, так это то, что ты этого не понял. Больше того, я не думаю, что мне надо чему-то учиться, потому что я очень часто получала от этого громаднейшее удовольствие. А вот твое умение — если то, что мне пришлось испытать, можно назвать этим словом — оставляет желать
Она поднялась, натягивая трусики, и направилась к машине, и уже почти дошла, когда Тоби вдруг схватил ее сзади за плечи и резко повернул к себе.
— Ах ты сука, — прошипел он, — потаскуха. Грязная самодовольная потаскушка, вот ты кто. Ну что ж, дурная кровь сказывается. Как ни скрывай, все равно вылезет наружу.
Шарлотта недоумевающе воззрилась на него.
— Совершенно не понимаю, о чем ты, — произнесла она наконец.
— Вот как? Ну конечно, что еще тебе остается говорить!
— Объясни, Тоби, — потребовала она. — И отпусти меня. Мне больно.
— Ладно, садись в машину. — Он уже явно сожалел о вырвавшихся у него словах. — Садись, и поехали.
— Тоби, — настаивала Шарлотта, — я хочу знать, что ты имел в виду. Что должно было вылезти наружу?
— Ничего, — буркнул Тоби. — Садись в машину.
Шарлотта молча села. Тоби запустил мотор, выехал задним ходом на шоссе и на большой скорости погнал машину вперед. Шарлотта смотрела на его лицо, которое в свете луны казалось совершенно белым и застывшим, и чувствовала, как в ней все сильнее поднимается непонятное беспокойство. Но она молчала до тех самых пор, пока Тоби не въехал в Хартест и не остановился перед самым домом. Только тогда она повернулась к нему.
— Тоби, — проговорила она, — если ты мне не объяснишь, что ты имел в виду, я сейчас всех перебужу и скажу, что ты меня изнасиловал.
— Не посмеешь. И тебе никто не поверит.
— Безусловно посмею, и мне все поверят. Я хорошая актриса, ноги у меня в грязи, в волосах остались листья и травинки, а кроме того, есть одно неоспоримое доказательство в моем теле. Отцу будет очень трудно мне не поверить. Так что давай выкладывай, черт побери, о чем ты там трепался.
— Шарлотта, не вынуждай меня. Пожалуйста. Извини, я не должен был ничего говорить.
— Теперь уже поздно сожалеть. Давай начинай, Тоби, ну?
— Нет.
— Ну хорошо. — Она вышла из машины и приоткрыла рот, готовясь закричать. Тоби в мгновение ока втащил ее назад и зажал ей рот рукой.
— Заткнись. Я тебе все расскажу. Только заткнись.
— Хорошо, заткнусь. Начинай.
— Ты… тебе будет неприятно это слышать.
— Ничего.
— А потом, это всего лишь сплетня. Глупая уилтширская сплетня.
— Прекрасно. Обожаю сплетни. Начинай, пожалуйста.
— Будь по-твоему, Шарлотта. Я только поражен, что ты до сих пор ничего об этом не слышала.
— Ничего о чем?
— Вот об этом. Об этой сплетне.
— Так вот случилось, не слышала. Ты будешь самым первым, кто мне расскажет. Главным Сплетником. Начинай, Тоби.
— Н-ну… ладно. Только не говори потом, будто это я сам все выдумал.
— Ну что ты, мне бы и в голову не пришло.
Наступила долгая пауза. Тоби с отчаянием во взгляде смотрел в окно. Шарлотта сделала движение, чтобы
— Мне страшно не хочется говорить об этом, — произнес он, — не хочется причинять тебе боль. Ты мне всегда очень нравилась. Может быть, сегодня вечером я не сумел этого показать, но это действительно так. Ну а сплетня, Шарлотта… суть ее в том, что ты и твоя сестра на самом-то деле дочери не вашего отца. И что у твоей матери было много связей на стороне.
Повисла долгая тишина. Очень долгая. Шарлотта сидела, не шевелясь, с неподвижным лицом, и молча, неотрывно смотрела на него, не отдергивая свою руку. Потом спросила:
— Когда ты об этом услышал?
— Ну, — ответил он, — я это слышал несколько раз. Честное слово. Но никому об этом не рассказывал. Даже говорил, что я всему этому не верю.
— От кого ты это слышал?
— Ну… от пары девчонок. Девчонки всегда сплетничают, ты же знаешь.
— Нет, не знаю.
— Но они действительно сплетничают. А один раз я слышал, как об этом говорили моя мать и ее подруга на теннисном корте. Георгина там с кем-то играла, а тебя не было. И моя мать сказала что-то насчет того, какие вы разные, а ее подруга ответила, что недаром говорят, что вы обе не… ну, что вы — дети не лорда Кейтерхэма… Шарлотта, не смотри на меня так, ты и Георгина и вправду поразительно не похожи друг на друга. Уж это-то верно. И ни одна из вас ничуточки не напоминает Макса. А вот он похож на вашего отца.
— Да, он действительно похож, — как-то рассеянно сказала Шарлотта. — Это верно. — Голос ее звучал странно, она говорила словно бы в состоянии шока. — Но видишь ли, Тоби, какое дело, я страшно похожа на бабушку Прэгер. Это все говорят. А Георгина, она… в ней от каждого что-то есть. Бабушка Кейтерхэм тоже очень высокая. И у Георгины мамины глаза. У нас у обеих глаза от мамы. Дедушка Прэгер говорит, что это глаза львицы. Так что все эти разговоры — сплошная чушь. Просто обычные сплетни. Спокойной ночи, Тоби. Спасибо тебе за ужин.
Она вылезла из машины, очень медленно поднялась по ступенькам ведущей к дому лестницы, повернула за угол, где с южной стороны дома была небольшая дверь, которой часто пользовались члены семьи, и вошла, так ни разу и не оглянувшись назад.
Шарлотта прошла вниз, на кухню, и постояла там некоторое время, оглядываясь по сторонам. У нее было такое ощущение, будто она попала сюда впервые в жизни, никогда раньше не видела того, что ее сейчас окружало; она даже вообще не могла понять, где находится.
Потом она подошла к шкафу с посудой, достала кружку и согрела себе немного молока. Усевшись за стол, она уставилась перед собой и принялась обдумывать услышанное, пытаясь и осмыслить суть того, что узнала, и разобраться в собственных чувствах.
Разумеется, она сейчас в замешательстве, но этого и следовало ожидать. И паникует. Однако, поразмыслив, Шарлотта поняла: замешательство это вызвано не столько услышанным ею, сколько собственной спокойной, безропотной готовностью допустить, что в этом услышанном может быть изрядная доля здравого смысла. Во всяком случае, по сравнению с их прежней версией о том, что они приемные, такой вариант представлялся куда более возможным.