Гремящий порог

Таурин Франц Николаевич

— Где гвозди? Где скобы?

Всю ночь в ущелье под скалой горели костры, стучали топоры, гудели и грохотали машины. Уже под утро, когда прилепившийся к подножию скалы щитовой домик укрылся крышей, Николай Звягин подошел к Швидко.

— Поехали бы отдохнуть, Терентий Фомич. Теперь управимся.

— Вот и хорошо, что управимся,— ответил Швидко.— Сходи-ка на лед, посмотри, как там натянули палатку. На пол я велел плахи постелить. Увидишь Виктора, пошли ко мне.

По широкой насыпи рыхлого, ещё не прикатанного гравия Николай Звягин сбежал на

лед. Старался идти по дороге, проложенной бульдозерами, но в темноте сбивался в сторону и спотыкался о ледяные обломки. Обругал себя с досадой: забыл взять карманный фонарик. Пошел осторожнее, на свет фар стоящей на льду машины.

Поравнявшись с машиной, удивился, зачем здесь на льду водовозка, и тут увидел Виктора. Виктор стоял на коленях перед выдолбленной во льду лункой и вышвыривал из ямы ледяное крошево. Возле стоя ла высокая девушка с длинным шестом в руках. И еще две девушки, одна с киркой, другая с лопатой.

— Ставьте! — распорядился Виктор, и девушка опустила комель шеста в лунку.

— Держите ровнее! — Виктор взял лопату, забросал лунку мелким льдом и притоптал поплотнее. Девчата принесли по ведру воды и залили ледяной холмик.

— Отлично! — сказал Виктор и, заметив Звягина, спросил: — Меня инспектировать пришел?

— Терентий Фомич просил тебя прийти.

— Сейчас.— Виктор подозвал одну из девушек: —-Люба, ставьте следующую опору. Глубина —две лопаты. И смотрите, чтобы прямо, без перекоса.

— Понятно,— ответила Люба.

— Идем..

— Мне ещё надо взглянуть, как установили обогревалку.

— Только что был там. Все в порядке.

— Пол Настлали?

— Уже и печку поставили.

— Терентий Фомич велел натопить к утру.

— Надя! — окликнул Виктор высокую девушку.— Если я задержусь, через полчаса сходите в палатку, погрейтесь.

Обратно идти было легче, глаза свыклись с темнотой, а костры на берегу светили, как маяки.

— Тебе не кажется несколько показной вся эта чрезвычайная оперативность? — спросил Виктор.

— Почему показной? — возразил Николай Звягин.

— Спешка, ночной аврал. Как будто нельзя было это сделать завтра днем!

— Видимо, у Набатова есть причина торопиться.

— Видимо, у Набатова! — уже с раздражением повторил Виктор.— Я же не Набатова, а тебя спрашиваю. Или: как можно сметь свое суждение иметь?

— Ты чего задираешься? — И Николай шутливо ткнул приятеля под бок.

— Нет, я серьезно. Меня всегда бесит это преклонение перед авторитетами. Кто-то за меня все решил, а мне думать не обязательно. По-моему, это показатель духовной лености и говорит прежде всего о глубоко безразличном отношении к делу.

— А по-моему, это у тебя опять мозги набекрень.

— Конечно, брань — самый веский аргумент!

— И не так еще обругаю. По-твоему выходит: кто без лишних разговоров выполняет свою долю работы, тот глубоко безразличен к делу и духовно ленив, а кто вместо дела занимается пустыми рассуждениями, тот духрвно активен и заинтересован в деле.

— Пожалуйста,

не передергивай. Это ты выдумал противопоставление: или делать, или рассуждать. А я хочу и делать и иметь право размышлять о том, что я делаю.

Николай Звягин остановился. Они уже дошли до насыпи, а ему не хотелось, чтобы последнее слово осталось за Виктором.

— Послушай, Виктор! Одно из твоих любимых выражений: истина конкретна. Так вот, давай по существу: кто, по-твоему, прав — Набатов или Калиновский? Кого ты поддерживаешь?

— Опять — Набатов или Калиновский! Я понимаю, ты предоставляешь мне выбор между двумя авторитетами. Но на мою долю опять остается только смотреть в рот или одному, или другому авторитету.

— У тебя есть третья возможность: стать самому авторитетом.

— Увы! Мне некогда. Меня ждет Терентий Фомич.

Набатов приехал рано утром.

— Прошу проверить, как выполнен ваш приказ,— сказал Швидко.

Зашли в столовую, где уже хлопотала востроглазая светловолосая буфетчица, расставляя в застекленной витрине тарелки с закусками.

— Есть чем кормить людей? — спросил Набатов.

— Присаживайтесь, пожалуйста! — засуетилась буфетчица.— Закусите, обогрейтесь! — и выразительно улыбнулась.

Терентий Фомич погрозил ей пальцем.

— Ты на обогрев не нажимай. Здесь люди на работе.

— Я говорю, чайку горяченького. Свежий, только заваренный.

— Знаю я твой чаек,— сказал Терентий Фомич и уже в дверях еще раз погрозил ей.

В длинной двускатной брезентовой палатке весело гудела железная печка. В палатке было тепло, даже жарко. Вдоль стен стояли лавки, наскоро сколоченные из толстых плах. В углу бачок для воды с алюминиевой кружкой на цепочке.

— Объект сдан в эксплуатацию,— сказал Терентий Фомич и повел Набатова в диспетчерскую.

Диспетчерская была оборудована тут же, неподалеку, в небольшой бревенчатой избушке, поставленной на полозья из толстых бревен, окованных железными пластинами. Терентий Фомич настоял, чтобы зайти в диспетчерскую. Ему хотелось щегольнуть уже подключенным телефоном.

Набатов остался доволен.

— Если и дальше пойдет в таком темпе, придется срочно выздоравливать,— сказал он.

— Как за дно зацепимся., Кузьма Сергеевич, ветер подует с другой стороны,— ответил Терентий Фомич.— Можно будет и выздороветь. А пока болейте на здоровье недельку-другую.

— Только недельку, Терентий Фомич,— предупредил Набатов.— Через неделю первый ряж должен стоять на дне.

Терентий Фомич поскреб лысую голову.

— Может, и раньше управимся, Кузьма Сергеевич, да, знаете, как-то способнее, когда запасец есть,— и по-стариковски хитро подмигнул Набатову.

Набатов не отозвался на его шутку.

— Никаких запасов у нас с тобой нет, старина. Неделя. Одна неделя.— И, помолчав, добавил: — Хорошо, если неделю дадут.

К утру ветер переменился и лениво потянул с юга. И хотя солнце светило по-зимнему, без ласки, в воздухе потеплело. Дышалось легче и мягче.