Грешная одержимость
Шрифт:
— Сегодня днем я планировала прокатиться, выехать из города, чтобы воспользоваться идеальной погодой. Ты свободен? Хочешь прокатиться?
Ефрем убирает с глаз мокрые от дождя волосы и смотрит на небо.
— Идеальная погода? — Спрашивает он, его губы изгибаются в веселой улыбке.
Из моих губ вырывается смешок.
— Для фотографии. Облачный покров обеспечивает прекрасное естественное освещение.
— Ну что ж, мне удалось получить выходной во второй половине дня, так что да, я хотел бы сопровождать тебя. — Голубые глаза Ефрема сверкают
— Отлично, — хрипло говорю я, указывая в сторону студенческой парковки. — Сегодня я на своей машине, надеясь, что дождь утихнет.
Ефрем держит почтительную дистанцию, пока мы направляемся по мощеной дорожке к парковке. Я замечаю, как несколько студенток бросают в его сторону взгляды, некоторые украдкой, когда они, кажется, съеживаются от его устрашающей фигуры, другие благодарно, когда они скользят взглядом по его впечатляющим мускулам и поразительным чертам лица.
Намек на ревность омрачает мое настроение из-за количества двойных дублей, которые вскружили головы моим одноклассницам. Но Ефрем, похоже, совершенно не обращает внимания на стоящее за ними желание, и почему-то от этого он мне нравится еще больше.
Когда мы доходим до моего спортивного красного BMW, Ефрем открывает мне дверь, и я проскальзываю за водительское сиденье, прежде чем он присоединяется ко мне на пассажирской стороне.
— Куда? — Спрашивает он, когда я выезжаю с парковки.
— Государственный парк Гарримана? — Я задаю это как вопрос, вдруг задумавшись, стоит ли мне выбрать что-нибудь поближе, раз уж я беру с собой Ефрема.
— Ты меня спрашиваешь или говоришь? — Его губы дергаются от веселья.
— Э… тебе решать?
Он смеется, этот звук наполняет машину и заставляет мой пульс учащаться.
— Так скажи мне, Дани, почему облака дают лучшее освещение, чем солнечный свет? — Спрашивает Ефрем.
— О, яркий свет может вызвать блики и размыть цвета. Управлять экспозицией может быть сложно. Но облака создают хороший фильтр и мягкое освещение, благодаря чему с тенями легче работать. — Я пожимаю плечами, чувствуя, что могу продолжать и продолжать говорить о том, почему облака делают фотографии намного лучше, но я уверена, что ему не нужен мой обширный список.
Ефрем кивает, и я чувствую, как его взгляд задерживается на мне, когда я выезжаю на шоссе. Кажется, у него никогда не заканчиваются вопросы обо мне, моем искусстве, моих интересах, и пятьдесят минут езды пролетают незаметно, пока мы пересекаем Нью-Джерси и возвращаемся в Нью-Йорк, прежде чем добраться до природного парка.
Застегивая полосатый плащ, я застегиваю молнию, чтобы защититься от резкого ветерка, и выхожу из машины. Ефрем в свитере кажется совершенно невозмутимым. Вместе мы идем по лесной тропе. Некоторое время мы идем молча, пока я ищу интересующую меня тему.
Кажется, что Ефрему так же легко в пустыне, как и в городе. Его голова, постоянно вращающаяся, с молчаливой признательностью рассматривает все, что нас окружает, и мне интересно,
Наши пальцы соприкасаются во время ходьбы, вызывая покалывание предвкушения по моей руке до груди. Словно притянутые магнитом, наши ладони соединяются, пальцы переплетаются, и внезапно это кажется свиданием.
Как будто мы начинаем с того места, на котором остановились.
Мне нравится, как легко все дается с Ефремом, как все кажется правильным, когда я с ним. И хотя я могу найти причины, по которым мы не подходим друг другу, я никогда раньше не чувствовала такого волнения от общения с кем-то. Наедине. Делясь тишиной леса.
Ефрем замедляет шаг, заставляя меня остановиться рядом с ним, и на мгновение я задаюсь вопросом, собирается ли он меня поцеловать. Затем он молча указывает вперед, высоко на деревья. Сову — судя по виду, северная ястребиная сова сидит на ветке, ее голова двигается и кружит, а ее желтые глаза находят и изучают нас сверху.
Мои губы зачарованно приоткрыты, и я осторожно отпускаю руку Ефрема, чтобы поднять камеру. Настроив правильный фокус и экспозицию, я не тороплюсь, ожидая идеального кадра.
Рядом со мной Ефрем остается неподвижным.
Я делаю снимок, и через мгновение сова издает резкий визг, за которым следует царапающее хихиканье, когда она расправляет крылья. Сердце бешено колотится, я быстро делаю еще несколько фотографий, в то время как красивая птица ныряет с ветки и бесшумно улетает.
Медленно опуская камеру, я поворачиваюсь к Ефрему, мой рот открывается от благоговения. Его смех тихий, настолько глубокий, что я его почти не слышу.
— Это будут отличные фотографии.
Я улыбаюсь, не только зная, что он прав, но и наслаждаясь тем, как танцуют его глаза и светлые волосы, падающие на лоб. Прежде чем он успевает изменить выражение лица, я поднимаю камеру и фотографирую его.
— Что ты делаешь? — Спрашивает он, его брови изгибаются, когда я подношу камеру к глазу, чтобы лучше сфокусироваться.
Я делаю еще несколько фотографий, пока выражение его лица меняется от добродушного смеха до игривого подозрения. Когда он делает шаг ко мне, я отступаю назад, сохраняя дистанцию между нами, чтобы запечатлеть часть леса, окружающего его высокую фигуру.
— Думаю, я нашла идеальную тему, — поддразниваю я, танцуя вне его досягаемости. — Здесь, среди высоких темных деревьев, ты не выглядишь таким грозным.
— Не смеши. Я всегда грозный. И если ты не будешь осторожна, мне, возможно, придется просто взять эту камеру и уничтожить доказательства, которыми ты собираешься, доказать обратное. — Грозные слова теряют всю свою остроту в сочетании с ехидной улыбкой, расползающейся по его лицу.
Он быстро хватает меня, его длинные руки сокращают расстояние между нами. Из меня вырывается потрясенный визг, за которым следует взрыв неконтролируемого смеха, когда он сжимает меня в своей мощной хватке.