Грешница и кающаяся. Часть I
Шрифт:
— Фон дер Бург! — воскликнул он.— Что думаете вы о маленькой Жозефине? Ведь это интересная история, не правда ли?
Сидящие офицеры украдкой улыбались и перемигивались между собой.
— О маленькой Жозефине? — спросил я еще спокойно.— Кого вы имеете в виду, граф Ингельштейн?
— Вашу невесту, фон дер Бург. Разве вы не собираетесь на ней жениться? Нам бы следовало праздновать свадьбу и крестины на половинных издержках.
Уже более полувека прошло с тех пор, но руки мои и теперь дрожат при воспоминании об этих словах.
Я побледнел,
— Что это значит? — спросил я, глядя на весело смеявшегося развратника.
— Разве вы не знаете, что прелестная Жозефина больна? — спросил он с издевкой.
— Знаю, что же дальше?
— Разве вы не хотите жениться на ней, господин фон дер Бург?
— Хочу, но довольно вопросов, я вас попрошу ответить на мой.
— Вы говорите в странном тоне.
— Он будет еще более странным, если вы не объясните мне ваших последних слов.
— Это нетрудно сделать. Вы собственными глазами можете увидеть мальчика хорошенькой Жозефины, незаконнорожденного Ингельштейна.
— Вы с ума сошли! — вскричал я вне себя.
— Ого? — Вас это поразило?! Неужели вы так и не заметили этой штуки?
— Ни слова более, граф фон Ингельштейн, иначе я пущу вам пулю в лоб.
Офицеры вскочили со своих мест, чтобы броситься между мной и моим смертельным врагом, отнявшим у меня сокровище, которое было мне дороже жизни.
— Пойдемте со мной,— сказал граф рассерженно.— Прощаю вам ваш гнев. Вы собственными глазами убедитесь в истинности моих слов.
Граф повел меня ночью через город к маленькому домику. Он погружен был в совершенную темноту; только на задней стене ставень одного из окошек был чуть приотворен. Граф подвел меня туда и отодвинул ставень. В глубине комнаты возле колыбели со спящим ребенком сидела Жозефина.
Кровь застыла у меня в жилах; мне показалось, что вся земля погружается в вечный мрак, я едва не упал в обморок. Я любил погибшую женщину!
На следующий день на лесной опушке за милю от города происходила дуэль между мною и графом фон Ингельштейном. Он промахнулся, а моя пуля раздробила ему череп. Я сам отдался в руки правосудия, и меня приговорили к нескольким годам заключения в крепости. Когда я вышел оттуда, мне сказали, что Жозефина умерла.
Итак, я не видел ее более. Должно быть, терзаемая угрызениями совести, она впала в чахотку. Обо мне была ее последняя мысль, ее последнее воспоминание; она умерла с моим именем на губах, сожалея, что не может получить прощения за свою измену.
Ее кончина была так печальна, так мучительна, что я не мог не простить ее и с тяжелым сердцем поспешил на ее могилу. Тут, молясь за нее и за себя, я поклялся удалиться в уединение, чтобы строгими лишениями искупить прошлую жизнь и найти покой, к которому так стремилась моя измученная душа.
Мне сообщили также, что мать Жозефины ловко воспользовалась письмами графа Ингельштейна и с их помощью ввела ребенка умершей во владение майоратом. Итак, веселый, исполненный прекрасных
Не скоро обрел я мир и внутреннее спокойствие, позволяющие человеку твердо и без боли смотреть на прошлое и будущее. Нужна была крепкая надежда на Бога и немало силы воли, чтобы спасти мою душу от отчаяния и выйти победителем из тяжелой борьбы, на которую я был обречен по вине других.
Теперь я уже настолько спокоен, что молюсь Богу за этих людей. Я простил им и со спокойным сердцем вышел из бурь и треволнений прошлой жизни.
Ныне я уже старик, меня называют отшельником Иоганном; я пользуюсь редким счастьем помогать словом и делом моим ближним. По прошествии стольких лет я снова стал любить людей, сделался их другом и помогаю им по мере своего достатка.
Я уже чувствую приближение смерти и потому закончу эти записки открытием тайны. По всей вероятности, я не успею сообщить ее устно тому, кого она касается, так как этот человек теперь далеко от меня.
Она касается тебя, мой возлюбленный Эбергард, и в твои руки должны попасть эти бумаги. Все, что я здесь опишу — истинная правда; клянусь в том моим вечным спасением.
Ты называл меня своим отцом, но ты не сын мне, той дорогой Эбергард! Кто были твои родители — я не мог знать. Непроницаемой тайной покрыто твое рождение; ты явился как бы сверхъестественным образом, сопровождаемый небесными видениями.
Войска Наполеона наводнили всю страну, неся за собой разорение и несчастье. И тут на огненно-красном небе внезапно появилась светлая, блестящая комета с огненным хвостом, которая затемнила своим блеском звезду алчного корсиканца. Мужчины и женщины молились, распростершись на коленях, и с благоговением смотрели на чудную звезду, которая казалась ниспосланной самим Богом. В ту же ночь внезапно пронеслась по городу карета, запряженная четверкой черных коней. Животные взбесились и понесли во весь опор, давя стариков и детей; из кареты выпала одетая во все черное дама, а следом за ней и кучер, который при падении разбил голову. А кони все несли и несли и скоро исчезли во мраке ночи.
Пораженный народ с испугом и молитвой толпился вокруг прекрасной, облаченной в черное дамы. Никто не знал ее, никто не мог узнать, откуда и куда она ехала. На ее груди лежал маленький мальчик. Она поцеловала его в последний раз, обратив свой взор к небу; ее прекрасные глаза закрылись; благородное лицо подернулось смертельной бледностью. Ее погубил сильный удар, полученный при падении.
Тем мальчиком, которого бедные люди положили на только что распустившиеся цветы и на которого чудесная звезда проливала свой яркий свет, тем мальчиком, как бы явившимся с неба, был ты, мой Эбергард. Я взял тебя к себе и дал тебе имя в честь дня, когда я обрел тебя. Мы похоронили неизвестную даму, твою мать, под сенью цветущих деревьев.