Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
— Мое дело важнее, чем ты думаешь, и ты не подвергнешься никакому наказанию, потому что я несу с собой приказ от отцов Санта-Мадре, только с час назад полученный в монастыре.
— Если так, то войди, благочестивый брат Антонио,— отвечала монахиня на этот раз уже гораздо охотнее.— Не прикажешь ли известить игуменью о твоем приходе?
— Нет, сестра, мой приход должен оставаться в тайне.
— Странно,— проговорила привратница и тихо отворила дверь.
Монах Антонио вошел во двор монастыря кармелиток и направился к открытым темным дверям.
— Знаешь ли ты келью сестры Франциски? — вполголоса спросила привратница.
— Она находится, если я не ошибаюсь, внизу на углу, как раз за первой колонной.
— Совершенно верно, благочестивый брат.
Антонио быстро скрылся в темноте широкого коридора; по обеим сторонам его находились, одна подле другой, двери, ведущие в кельи. Монах свернул в другой коридор, подошел к первой двери за колонной и нажал железную ручку; дверь отворилась, и Антонио очутился лицом к лицу с сестрой Франциской.
Прекрасная дама в жемчуге, беглая монахиня, привезенная братом Жозе обратно в монастырь, стала худой, бледной, и с лица ее исчезла былая красота. Шесть месяцев провела она в самом строгом заключении, в глубоких подземельях монастыря, а тут очень скоро блекнут и молодость, и красота…
Услышав, что дверь кельи отворилась, сестра Франциска встала и быстро закрыла ложе, перед которым она стояла на коленях; после этого она обернулась, чтобы посмотреть, кто вошел.
Убранство кельи было самое нищенское: грубый стол, посреди которого тускло горела свеча, стул, распятие и убогое ложе — вот и все, что там находилось. Франциска была одета в коричневое монашеское платье.
Увидев перед собой вошедшего, Франциска в сильном испуге подняла руки и воскликнула:
— Ты ли это, чудовище?! Если ты Жозе из Санта-Мадре, ты увидишь зрелище, от которого ужаснешься!
— О чем говоришь ты, благочестивая сестра? Брат Жозе находится далеко отсюда.
— Кто же ты такой? Я тебя не знаю!
— Я брат Антонио и пришел к тебе по поручению благочестивого Жозе.
— Благочестивый Жозе! — воскликнула монахиня с ужасным смехом,— благочестивого Жозе! Он мое проклятие и мой губитель! Посмотри сюда, Антонио, и тогда повтори, что Жозе — благочестивый!
Изможденная монахиня подошла к ложу, перед которым она стояла на коленях и которое при виде постороннего так быстро закрыла, приподняла одеяло, и Антонио увидел месячного младенца, которого она тайком кормила грудью в своей келье.
Антонио не содрогнулся, как ожидала Франциска, а сказал:
— Я заранее знал, что ты мне покажешь.
— Ты знал? Однако в монастыре никто не подозревает, что этот ребенок родился здесь.
— Но я знал об этом, и вот, смотри: приказ забрать у тебя ребенка.
— Ты хочешь похитить моего ребенка?!
— Сестра Франциска, не называй похищением благонамеренные распоряжения. Ты возмущена, я понимаю. Но достойные отцы не хотят, чтобы ты погибла, а это непременно случится, если откроется твоя
— Как заботлив благочестивый Жозе, это чудовище с человеческим лицом! С какой добротою он избавляет меня от наказания после того, как сделал жертвой своего отвратительного сластолюбия!
— Не считай себя безвинной, сестра Франциска. Женщина всегда сама виновата, когда ее обольщают.
— Как, и ты еще осмеливаешься упрекать меня?!
— Я говорю правду: женщина всегда виновата, если ее обольщают. Ты могла оттолкнуть очарованного твоими прелестями брата Жозе, могла защищаться, царапаться, душить его и тем самым спасти свою невинность; но ты этого не сделала и теперь оправдываешь собственное греховное ослепление каким-то насилием, которого быть не могло.
— Негодяй, ты осмеливаешься меня обвинять! А знаешь ли ты, что слова твои доказывают обратное,— ты товарищ, злой единомышленник того негодяя!
— Потому что говорю правду? Не горячись понапрасну, сестра Франциска, я пришел сюда не как враг твой, а как спаситель. Но это не лишает меня права утверждать, что ты виновна не меньше брата Жозе. Запретный плод, который он вкусил, будучи все-таки греховным человеком, хотя и облаченным в рясу, подала ему ты, соблазнительница, дочь Евы! Твоя красота, когда-то настолько поразительная, что ослепленный ею юный маркиз Саломанка даже хотел похитить тебя,— эта красота прельстила благочестивого Жозе и лишила его рассудка. Так признай же его великодушие, потому что он спасает тебя от наказания и проявляет заботу о плоде твоей греховной любви.
— Греховной любви! — повторила монахиня.— О, то была страшная насмешка природы, и будь проклят тот час, когда произошло зачатие!
— Я пришел, чтобы позаботиться о младенце; дай мне его с собой!
— Нет, он останется здесь. Это мой ребенок, я люблю его, хотя эта любовь составляет для меня загадку, удивительную тайну!
— Именно потому, что ты его любишь, ты отдашь младенца мне, чтобы я доставил его в надежное место. Повторяю: ты не лишишься его, он всегда будет твоим, и ты сможешь видеть его, когда захочешь.
— Ступай прочь! Я ни за что не отдам тебе ребенка!
— Безумная! Неужели ты забываешь, что тебе грозят пытки и вечное заточение в подземной темнице, если здесь узнают, что ты нарушила обет.
— Я готова страдать, готова томиться в подземелье, лишь бы мне оставили моего сына.
— Что за сумасшествие, несчастная сестра! Что за ослепление! Ребенок никак не может оставаться с тобой. Его вырвут у тебя силой и бросят в яму, где уже немало скелетов таких вот плодов греховной любви.