Грешница Люсиль
Шрифт:
Хорхе видел ее во сне много лет и не мог не узнать. Он смутно подозревал, что эти сны достались ему от погибшего в материнской утробе брата-близнеца, о котором родители никогда не говорили. Так или иначе, он помнил смерть очень хорошо – в последний раз она снилась ему два дня назад.
– О, простите, я вас не услышала!
– смерть вскочила с пола и протянула ему руку. – Люсиль. Люсиль Гринье.
Те же короткие
– Хорхе, – он пожал ее руку, с каждой секундой бледнея все больше.
– Хорхе Кабрера.
– Кажется, я уже слышала это имя, – улыбнулась Люсиль.
– Наверное, вы говорите о моем отце, – Хорхе тоже попытался улыбнуться. – Я Хорхе-младший. Злобный Хорхе.
–Да ? – она вскинула брови. – Люблю злобных. Злобных, молодых, резких и ярких.
И ушла варить кофе, хохоча и покачивая круглыми бедрами, обтянутыми черной юбкой.
Хорхе закрыл глаза. Все. Он шагнул на эшафот. Он встал к стене. Он приблизился к краю пропасти.
Вечером,когда Росита презрительно назвала Люсиль проституткой и грешницей, все пожимали плечами, а Хорхе странно улыбался. Его сердце сладко заныло. Он был бы рад, если бы она оказалась проституткой. Так у него был бы шанс познать ее. Познать свою мечту. Свою смерть.
Пока его сестра усердно и истово читала молитвы, не пропуская ни слова, ни звука, и взгляда, когда ночь уже опускалась на поселок, он просил небеса лишь об одном. Лежа на кровати своей комнаты, глупо улыбаясь и глядя в потолок, он шептал: Господи, пусть она грешит. Пусть она будет моей. Пусть…
Когда мужчины поселка стали проводить вечера в доме Люсиль, Хорхе понял: кажется, молитвы были услышаны.
Дурацкая идея глупых баб бойкотировать Люсиль раздражала его и была некстати. Впрочем, его это все мало касалось. Он как мужчина должен был сдаться рыжей в плен. Было только одно обстоятельство, мешавшее ему. Он… боялся.
Да, он робел. До встречи с Люсиль он даже не знал, что это такое. А теперь при одной мысли о ней мурашки бегали по спине, руки тряслись, бросало то в жар, то в холод, от ужаса начинало даже подташнивать. В общем, мысли о ней вызывали у него похмелье, независимо от того, пил он или нет.
Дни шли. Женщины плевали в сторону Люсиль, топтали ее белье, сушившееся во дворе, рвали посаженные ей цветы.
Да, дни – шли. И в поселке оставалось лишь двое мужчин, не заходивших к Люсиль.
Это были Злобный Хорхе и Аурелиано Молина.
Если Хорхе по праву носил прозвище Злобный, то к Аурелиано подходило слово «загадочный».
Это был хорошо сложенный молчаливый человек с небритым мужественным лицом настоящего революционера и большими печальными карими глазами страдающего интеллигента. Минувшей весной ему исполнилось тридцать два года. Три года назад его жена, кипучая и бешеная Лолита, сбежала от него с каким-то заезжим цыганом. Аурелиано пожал плечами, вздохнул – и простил ее. С тех пор жил один, мало общался с соседями и много думал. Он много всего умел делать руками, он чинил, менял, создавал – и все это молча, с грустной улыбкой.
Одному лысому черту (или богу с пышной шевелюрой?) известно, как так случилось, что в одном и том же месте в одно и то же время встретились три таких разных человека.
Был ясный красно-розовый закат, травы мерно дышали засыпающим ветром. На холме над рекой собрались – в хронологическом порядке – действующие лица.
Аурелиано Молина.
Злобный Хорхе.
Грешница Люсиль.
Аурелиано часто по вечерам сидел на холме, приводя в порядок свои не в меру разыгравшиеся и расплескавшиеся мысли, коих у него было порой слишком много. В этот вечер он по обыкновению сидел на своем месте, вдыхал пряный свежий воздух и думал.
Вдруг шуршание травы выдало какого-то нежданного гостя. Аурелиано обернулся – в его сторону шел Злобный Хорхе с совершенно отсутствующим видом. Аурелиано удивился.
Хорхе, по правде говоря, и сам был нимало удивлен тем, как его вдруг потянуло сюда. Мысли о Люсиль, занимавшие его по вечерам,гнали его неведомо куда. Он сел рядом с Аурелиано, достал из-за пазухи свою флягу и отхлебнул немного.
Конец ознакомительного фрагмента.