Грешница
Шрифт:
И пока мозг Синджина пытался осознать и понять, наконец, что произошло, рука его автоматически схватила одну из больших диванных подушек, сваленных в изголовье. Нельзя было больше тянуть с «позицией одиннадцать».
В смятении чувств Синджин поцеловал Челси с бешеной страстью, хотя он понимал, как опасно было проявлять свои эмоции. Челси приоткрыла рот, отвечая на поцелуй, и тихонько застонала. Синджин приподнял ее и придал телам такое положение, чтобы бею было хорошо видно, тогда он будет доволен и жизнь Челси будет вне опасности.
Положив
Челси приподнялась, ощутив кожей живота его напряженный член. Наркотик разжигал кровь, ощущение сильного мужского тела возбуждало, и, почувствовав проникновение его языка глубоко внутрь рта, Челси немедленно захотелось получить долгожданное удовлетворение.
Не в силах более противостоять пламени желания, сжигающего ее изнутри, она опустила руки, вниз, но, как только пальцы ее коснулись его члена, Синджин тут же отпрянул от нее. Бей любил, когда его женщины умоляли — это были единственные слова, дозволенные им произносить. Бею нравилось их полное подчинение мужчине, ему также нравилось, когда женщин постоянно низводили до полного смирения и покорности.
Любовная игра не представляла для бея никакого интереса, и этот стиль медленного, затяжного удовольствия едва ли был приемлем для гарема, где женщины были нетерпеливы и очень быстро возбуждаемы. Однако женщина, молящая о любви, просящая ее, была неотъемлемым элементом удовлетворения его грубого, низменного инстинкта, поэтому Синджин в качестве «дисциплинарной меры» обязан был поддразнивать и слегка сдерживать женщину — это была еще одна мера подавления, унижения женского начала, столь приятного низкой душонке бея.
И в большинстве случаев наложницы испытывали оргазм много раньше, чем Синджин проникал внутрь их, поэтому чувство наслаждения не было в достаточной степени полным, способным удовлетворить. И затем они непременно умоляли, заклинали Синджина утешить их, подарить сладостные мгновения — рыдания, перемежающиеся мольбой, — этого спектакля требовал их хозяин, бей. И если женщина подчинится приказу Синджина, подчинится быстро, смиренно, со всей покорностью, она будет вознаграждена. И это было не слово Синджина, а слово владыки Туниса.
Много лет назад, будучи еще совсем юным, Синджин научился так называемому имсаку — особому искусству сдерживания мужского оргазма; будучи способным подолгу сдерживаться, Синджин оставался бодрым, крепким и энергичным столько времени, на сколько бей желал продлить «мелодраму».
Но сегодня ночью придерживаться «знакомого сценария» показалось непосильным бременем для Синджина, поэтому он прошептал с печальным вздохом то, что был обязан сказать, несмотря на нарушение табу
— Прости меня!
— Синджин! — Тихое восклицание Челси обнаруживало крайнее возбуждение. Вот оно, достойное завершение ее поисков, и все необычное, все мелкие странности этого вечера неожиданно и быстро стали на свои места, получив объяснение.
Ее тело узнало его тело.
Ее чувства узнали его чувства.
Плоть ее мгновенно угадывала легчайшее прикосновение любимого и отзывалась на него, отзывалась и приветствовала, как на ничье другое.., его и быть не может.
Челси, не проронив более ни звука, крепко обхватила Синджина руками за шею и прильнула к нему. Она понимала, что теперь общение их было гораздо опаснее, чем раньше.
Если бей вдруг узнает, что они муж и жена, их обоих лишат жизни; Синджин держал в руках небесное, воздушное, райское существо, но перед ними разверзлась бездонная, чернее черного пропасть и была готова поглотить их.
— Теперь ты должна умолять меня, — эти слова Синджин выдохнул ей в ухо. Это был сигнал, то самое сокровенное, заветное, все, что он осмелился ей сказать.
И она сделала это.., опять же не говоря ни слова в ответ. Тело Челси горело от желания, ненасытной страсти, острой необходимости в нем.
— Умоляю… Повелитель моих желаний, войди в меня, — застонала Челси, пытаясь дотронуться до напряженной плоти Синджина. Однако тот уклонился и лишь поцеловал ее.
— Ты должна быть покорной, — пробормотал он, слегка повышая голос, чтобы его было хорошо слышно. Затем он раскинул руки Челси по сторонам.
— Усмири меня, владыка, и я буду согласна с тобой во всем. — Я — спелый плод, приготовленный для тебя, так востребуй же меня…
И Челси снова схватила его за плечи и прижала к себе.
— Как же я могу попробовать тебя? — Синджин дотронулся пальцами до влажной впадины между ее бедрами. Челси лежала спиной на подушке, и ее положение было очень удобным для проникновения.
Она закрыла глаза в упоительном экстазе от его прикосновения и опрометчиво прошептала, уже не думая ни о чем, кроме своего желания.
— Войди в меня, мой господин, и ты увидишь…
.что я готова.., я твоя., я умираю от желания…
Тонкими пальцами Синджин скользнул по ее влажной возбужденной плоти с небольшим усилием ввел их внутрь.
— Ты, кажется.., почти.:. — Синджин почувствовал, как таз Челси приподнимается и пальцы его проникают все глубже. — ..Готова… — закончил он, и его длинные пальцы исчезли у нее внутри.
Он почувствовал, что Челси начала слегка подрагивать, и другой рукой ласкал ее грудь. Челси закричала в экстазе.
Будучи гораздо менее подавленной, чем другие женщины в гареме, она издала такой крик, который заполнил всю комнату, разбиваясь о стены, который пронзил затуманенное опиумом сознание бея, разорвался бомбой в его скачущем мозгу, словно метеоритный дождь, и, несомненно, нашел отклик в его ленивых, пресыщенных чувствах.