Грешница

Джонсон Сьюзен

— Хочешь помочь?

Она пошла к нему, потому что не могла остановить себя, даже несмотря на его улыбку. Он знал, как размер его возбуждения действует на женщин. Веселость в его глазах свидетельствовала об этом. Но ей было все равно. Она расстегнула оставшиеся три золотые пуговицы, взяла его обеими руками и стала гладить по всей длине обеими руками, возбуждая дрожащими пальцами. Она услышала, как он сглотнул, и, взглянув вверх, увидела, что он закрыл глаза, не дыша и не шевелясь. Она улыбнулась, обрадовавшись его ответной реакции. Затем наклонила голову

и взяла его в рот, и нежно скользнула языком вокруг пульсирующей головки его возбуждения.

Это было слишком для его возбужденного состояния, он отстранил Челси, поднял, как ребенка, и положил на кровать, последовав за ней в доли секунды, забыв о бриджах и ботинках. Секунду спустя он был внутри нее, глубоко, войдя с такой силой, что она осталась бездыханной на ошеломительный миг.

Когда, наконец, Челси смогла говорить, она отчаянно прошептала:

— Дверь…

Синджин посмотрел наверх быстрым оценивающим взглядом, но он не мог больше оставить ее горячее, зовущее тело, как не мог оставить свое сердце обескровленным, — таким бесчувственным он был к голосу своего разума.

— Пожалуйста.., замок… — молила Челси, в ужасе оттого, что мог войти ее отец.

— Тихо, дорогая, — прошептал Синджин. Накрыл губами ее губы, и ритм его проникновении ускорился.

Ощущение оргазма захлестнуло остатки здравого смысла и способность воспринимать мир. Мир исчез для Челси, только горячее пламя желания пылало в ней, когда она изгибалась навстречу следующему мощному удару сверху вниз. Она таяла. Он мог чувствовать блестящий жар, окружающий его, мягкая ткань отступала, когда он погружался внутрь. Она закричала. Приглушенный, низкий сдержанный звук в доме ее отца. Но ее руки вцепились в него, ее ногти впились ему в спину, и он узнал колеблющееся глубокое дыхание наступающего оргазма. Он улыбнулся от пьянящего осознания этого и слегка вышел, преодолевая сопротивление ее невыпускающих рук.

— Нет… — взмолилась она, неистово притягивая его обратно, и он вошел снова, сделав последнее движение немного глубже, к дальней стенке.

Ее оргазм начался дрожью по всему телу; он впился в нее так же спеша, как и она, такой же жадный до освобождения, лишенный этого с Оакхэма.

Они лежали изможденные, Синджин уткнулся лицом в подушку рядом с лицом Челси. Она была расплющена весом его огромных форм, но тело на короткий миг лишилось способности чувствовать, словно ощущения существовали за пределами ее разума.

Пока постепенно рамки рассудка и чувств не совместились, биение их сердец не замедлилось и блаженство и реальность не встретились на одной земле.

— Теперь запри дверь, — прошептала Челси, зная, что она не может отпустить его сегодня ночью, невзирая на опасность быть обнаруженными.

— Теперь я закрою дверь, — сказал Синджин, звук был невнятным из-за подушки. Секунду спустя он поднял голову, улыбнулся и сказал:

— Хорошо, решено. — И он поцеловал ее вновь, менее осторожно, менее нежно, но тщательнее, с большим вниманием к деталям.

Ей пришлось напоминать дважды, прежде чем он

встал и закрыл дверь, но он сделал это в конце концов, и они были, по крайней мере, защищены деревянным барьером двери, когда отец и братья громко протопали по лестнице часом позже.

Ее тело напряглось при первых шагах на лестнице.

На секунду у нее перехватило дыхание, а потом она прошептала:

— Тебе нужно идти.

Она толкнула его в грудь, но Синджин только покачал головой и прижал палец к губам. Он поднял голову, как волк, нюхающий ветер.

— Челси, ты не спишь? — проревел ее отец, добравшись до конца ступенек.

Голос отца, с которым Челси разделяло всего несколько шагов и несколько сантиметров двери, наполнил ужасом ее душу.

— Эй, Чел, — закричал Данкэн, — завтра мы опять выставим Минто!

— Челси! — Граф постучал в дверь. — Просыпайся, девочка, и помоги нам отпраздновать событие. Мы выиграли восемьдесят тысяч гиней сегодня!

— Ответь, — шепотом сказал Синджин.

— Я сплю, папа,; — сказала Челси испуганным шепотом.

Синджин усмехнулся и сделал знак кричать громче.

— Что, а? Не слышу тебя!

Брови Синджина поднялись, словно говоря: «Видишь?»

И, глотнув с явным усилием, Челси проворчала достаточно громким голосом, чтобы было слышно в коридоре:

— Я сплю, папа.

— Не надо со мной так разговаривать!

Синджин сделал движение внутрь ее, Челси всосала предательский вздох возбуждения.

— Ты пьян, папа. Иди спать. — Она старалась говорить решительно, но получалось лишь с придыханием. «Боже, как хорошо, когда он внутри».

С усмешкой Синджин наклонил голову, ткнулся носом в ее ухо и прошептал:

— Если ты не избавишься от них, я не смогу трахать тебя.., как следует.

Она должна была оскорбиться, и, если бы жесткая напряженная плоть не пронзала ее и ее желание не разжигалось вдобавок ленивыми маленькими движениями и, что странно, близостью ее семьи тоже, возможно, она бы так и сделала. Но она не могла думать… только чувствовать.

— Что я должна?

Тогда он скользнул вверх еще немного, обрывая ее слова, огонь ворвался в ее чувства, и неосторожный крик прорвал тишину, немедленно заглушенный поцелуем Синджина.

— Челси! С тобой все в порядке? — Рев графа прерывался возбужденным стуком в дверь.

«Я кончу до или после того, как они взломают дверь?» — на мгновение подумала она; ее тело было в огне, оргазм приближался.

— Увидимся утром, — прошептал Синджин.

— Нет! — беззвучно запротестовала она, прижимаясь к нему крепче, бесстыдная в своем желании.

— Я имел в виду, — прошептал Синджин, улыбаясь, — скажи это им.

«Он слишком небрежен, — подумала Челси, в ее голове пронеслось мимолетное негодование, — крайне пресыщен, слишком привык получать удовольствие в чужих домах». И если бы она так отчаянно не хотела того, что он мог дать ей, что давал другим женщинам, если бы не находилась на несколько уровней ниже сознания, она не согласилась бы с его небрежностью.