Грешница
Шрифт:
— Звучит очень заманчиво.
— Ты увидишь… Я буду чрезвычайно, более чем чрезвычайно заманчива, так что ты будешь думать, что находишься у Хариет. — Глаза Синджина изумленно расширились. — Это, знаешь ли, обычные сплетни, дорогой, — заявила Челси, улыбаясь, однако, совершенно по-другому. — О том, какие вы хорошие, близкие друзья.
— Были друзьями. — Эти два слова доставили Челси невыразимое удовольствие.
— Ну, тогда ты должен взять меня с собой, — настаивала она, радостная, ликующая и растроганная своим открытием в ту минуту — и ни в какую другую, — что муж любит ее.
Они
И когда Челси подумала, что все же проиграла, Синджин мягко произнес:
— Только до Неаполя.
Она взвизгнула от восторга, повалила Синджина на постель, осыпала его поцелуями, ликующими «спасибо» и одарила его счастливыми улыбками.
— Ты не пожалеешь, нет, нет!
Упав на мужа, Челси прижалась к его теплому и мягкому телу и, изящно, по-женски шевельнув бедрами, добавила:
— Я обещаю…
Разумом Синджин уже пожалел о сказанном, однако чувства его, внутренний мир, душа были невероятно польщены.
— Отплываем рано утром, — предупредил Синджин, — так что у тебя мало времени на приготовления.
— Я поспешу, я буду готова. Не двигайся, я сейчас.
Я быстро!
Когда несколько минут спустя Челси вернулась в комнату, позвонив горничной и приказав ей собирать вещи, Синджин крепко спал.
За последние две недели он ни разу не высыпался, утомленность взяла верх, и он заснул, раскинувшись на постели и закинув руки за голову, словно очень уставший за день ребенок. Во сне Синджин выглядел еще стройнее, тоньше, скулы его заострились, под твердыми мышцами торса слегка выступили ребра. Круги под глазами свидетельствовали о беспорядочном образе жизни, которую он вел со дня возвращения в Лондон. И даже усилием воли Синджин не мог заставить себя бодрствовать. Челси накрыла его одеялом и подоткнула его возле широких плеч мужа. Она подумала, что любит, очень любит его даже за его попытки убежать от нее, скрыться за бесконечными вояжами в клубы, за ночной жизнью. А потом, едва приметно улыбнувшись, Челси решила для себя, что больше всего любит мужа за то, что он проиграл сегодняшнюю битву с самим собой.
Глава 40
В Сорренто Синджин снял для Челси виллу, из окон которой открывался великолепный вид на залив, морские ванны были выше всяких похвал, к тому же поблизости были подходящие конюшни, куда Синджин предполагал поместить лошадей, купленных в Тунисе. В Неаполе он провел около недели, знакомя Челси с весьма пестрым населением, которое состояло из странной смеси большого количества национальностей.
Посол Великобритании сэр Уильям Гамильтен был в высшей степени доброжелателен к ним, особенно после того, как Синджин и Челси пригласили к обеду его любовницу Эмму Харт. Эмма была младше сэра Гамильтона на тридцать пять лет и была принята в лучших домах благородных семейств, включая короля и королеву двух Сицилий. Эмма производила впечатление скромной, обаятельной девушки и, очевидно, была целиком и полностью преданной своему покровителю. Ходили
В Сорренто было несколько английских семей.
Премьер-министр короля Фердинанда сэр Эктон, имевший связи в Англии; наполовину англичанин, наполовину француз, он был известным авантюристом. Королева Мария Каролина была дочерью Марии Терезии, поэтому при дворе было заметно сильное австрийское влияние. Немцы, шведы, итальянцы, испанцы — вот из такой смеси, впрочем, вполне мирной и гармоничной, состояло веселое королевство двух Сицилий.
Синджин водил Челси смотреть, как Везувий окрашивает и освещает ночное небо фонтанами жидкого пламени, побывали они и на Капри, посетили в один из вечеров Вилла Реал и обитающее там благородное дворянство и даже побывали на двух вечерах, устраиваемых научным обществом.
Утром перед отъездом в Тунис Синджин сказал Челси:
— Со всеми вопросами об этикете обращайся к леди Честер и держись подальше от учителей музыки.
Неаполь был живописнейшим городком, стоявшим возле изумительного по красоте залива, однако его репутация была очень и очень неоднозначной. «Нельзя прожить жизнь и не увидеть Неаполь!» — эти слова, безусловно, были сказаны о красивейших местах и видах, и это было правдой, как и то, что ленивая, любящая удовольствия, развращенная столица была городом разбойников и уличных скрипачей, поэтов и шлюх.
— Неужели? — задорно, с улыбкой спросила Челси, в то время как Синджин собирал свои бритвенные принадлежности.
— Держаться подальше от музыкантов, даже если они очень старые? Я обнаружила тут недавно одного замечательного музыканта, он великолепно играет на лютне, и я договорилась с ним насчет нескольких уроков.
— Сколько же ему лет? — спросил Синджин, глядя на жену искоса и как-то собственнически.
— Не знаю, — честно ответила Челси, для которой все старше восемнадцати попадали в категорию «зрелых» или даже «старых» людей.
— Позволь мне взглянуть на него, — произнес Синджин резковато; ревность была для него совершенно новым чувством.
Как выяснилось, маэстро Минетти был достаточно стар по критериям Синджина и подходил Челси. За ним спешно послали, и маэстро встретили на подъездной аллее, где Синджин давал последние распоряжения прислуге. Перед тем как сесть в карету, Синджин поцеловал Челси на прощание и тихо сказал:
— Я скоро приеду. Недели через две, максимум три.
Он понял, что очень не хотел оставлять свою красавицу жену одну, надолго, да еще в Неаполе. Нужно было торопиться.
— Я буду скучать по тебе…. Торопись, — прошептала ему в ответ Челси, не желая отпускать его из своих объятий. Синджин улыбнулся:
— Долой межплеменные войны и песчаные бури!
Мы проедем мимо Туниса прямо в Таузар. — Нежно пожимая руки Челси, он мягко отстранился.
— И когда я вернусь, разучи каприччио, — добавил он, посмеиваясь.
— Береги себя. — Челси была напугана, несмотря на небрежность слов Синджина. Северная Африка была землей насилия, где иностранцев не любили, где европейцев традиционно хватали в качестве заложников и требовали выкупа.