Грешник
Шрифт:
Денис одет, и это раздражает.
Накрыл меня своим телом, глаза бешеные. Грешные глаза, и сама я — грешница, ничем не лучше Ильи. А Денис дышит жадно, он мною дышит, и так откровенно наслаждается, что и я завожусь еще больше.
— Разденься, — попросила, но Дэн не услышал.
Поцеловал — больно, укусил почти, и ниже начал спускаться. Он как оголодавший зверь обнюхивает свою добычу перед тем, как наброситься, и сожрать. Влажный поцелуй в шею заставил вскрикнуть, до того это остро,
Лифчик он с меня сдернул, как досадную помеху, и зарычал. Боже мой, меня никто так не хотел еще! Никто и никогда! И вот, горячий рот накрыл острую вершину груди, и я подалась навстречу этой ласке.
— Да, давай же, прошу… Дениииис…
Я хнычу, я изнываю. И не выдерживаю, ладонью проскальзываю между наших тел, и прикасаюсь к себе. Трусики не влажные, они мокрые. Впервые в жизни. Я просто сгораю.
А Денис терзает мою грудь, и ласки его не нежные. Грубо, на грани боли, но как же мне нравится эта искренность в каждом движении. Бьет языком по горошине соска, кусает, урчит, и бедрами подает. Вжимается в мою промежность членом, который вот-вот во мне окажется.
Как же я этого хочу!
И терзаю пальцами сама себя, почти плачу, но не могу кончить. Мне мало этого, сейчас — мало.
— Саша, дьявол, Саша, какая же ты… ты мне душу рвешь, — шептал безумно, и ниже спускался.
Облизывал меня, пальцами своими шершавыми тело изучал, и прикасался, прикасался, прикасался! И каждое его касание для меня значило больше, чем все, что до него было. Больше, чем все ночи с мужем, которых было немало.
— Дениииис, — всхлипнула, когда он заставил меня убрать руку с промежности.
Клитор пульсирует, мне больно от неудовлетворенности. Черт, я сейчас даже насильников понимаю, сама готова на что угодно, лишь бы кончить! Именно с ним кончить, от его члена, который представляю, и облизываюсь, как кошка.
Приподнимаю бедра, чтобы стянуть с себя трусики, и в этот момент Денис утыкается лицом в мою промежность.
И вдыхает. Жадно, глубоко. Спина его дрожит, мускулы напряжены, он вот-вот сорвется.
— Вкусная, — прошептал, прижавшись губами, которые я ощутила через тонкую ткань. — Мокрая… моя…
И я затряслась, как безумная. Выгнулась в пояснице, и кончала так, как никогда в жизни — ярко, крышесносно. Это не фейерверк, это — взрыв атомной бомбы! Никогда мне не было так горячо, и так остро. И никогда я не умирала после оргазма, а сейчас я именно погибала.
Как Денис снял с меня белье, я не заметила. Он накрыл мое тело своим — крепким, молодым, голодным.
— Сашенька, — он произнес мое имя на удивление нежно, хотя в глазах — океан похоти, в которой я тонула.
И проник в меня. Сразу на всю длину — резко, выбивая из меня воздух. И застонал от кайфа, не стесняясь.
— Быстрее, — подстегнула его, с ума сходя от наполненности — я мокрая, но, кажется, по швам трещу, принимая в себя его член. — Денииис,
И он начал двигаться.
Это не секс, это — нечто большее. Даже не любовь, кто знает, какая она вообще — любовь эта? Наваждение, похоть, одержимость — вот что движет нами обоими. Денис таранит меня, вбивает свою эрекцию, и каждое его движение я с восторгом принимаю.
Принимаю его в себя. И себя отдаю так полно, как никому и никогда не отдавала, и не отдам. Бедрами подаю на встречу, и по комнате влажные шлепки раздаются, от яростного сплетения наших тел.
— Не отдам тебя больше, — Денис задыхается, я голос его не узнаю. — Если к нему вернешься — убью. Тебя, его, обоих, — схватил за шею, продолжая долбиться в меня, как бешеный. — Смотри мне в глаза! Только моя теперь!
— Только твоя, — прошептала, как в бреду.
— Убью, если оставишь. Клянусь, убью! — впился поцелуем в губы, и сплел свой язык с моим.
Движения стали еще быстрее, он любил меня так, что я чувствовала себя не на земле. Я — самая прекрасная женщина на свете в этот момент, самая счастливая. Только любовь мужчины, только страсть могут дать такое чувство, и я наслаждалась всем.
Его похотью.
Его движениями во мне.
Своими стонами, и его вскриками.
И тем, как он кончал — ярко, безжалостно вдалбливаясь в мое истерзанное тело, стонал мое имя, и целовал. Кусал. И изливался в меня.
А затем скатился с меня, и притянул к себе на грудь.
Мы оба дышим, будто Бостонский марафон пробежали, или взобрались на Эверест без единой минуты отдыха. Оба потные, уставшие, удовлетворенные. Счастливые и шальные.
— Минута, и повторим, — прошептал Денис мне в волосы, стиснув еще крепче.
А я взобралась на него, обхватила бедра своими ногами, и сделала то, что давно хотела — стянула с него футболку.
— Что, маленькая моя, тошно?
Денис не пытается прикрыться. Больше не тянет футболку на себя. Лежит, терпит, я его взгляд чувствую — испытывающий, тяжелый.
А мне… нет, не тошно. Больно.
Я ладонями чувствовала его шрамы, но не представляла, как они выглядят. Вернее, мне рисовалась обычная картина в стиле «шрамы украшают мужчину». Не украшают, ведь это не просто шрамы.
Это — следы пыток, издевательств. Будто кожу вырезали, выкорчевывали. Его уродовали. Это — хронология боли. Белые рытвины на коже, кратеры, и всюду татуировки. Но они не скрывают, а подчеркивают общий кошмар.
Тело мускулистое, поджарое и… кошмарное, да.
— Это случилось с тобой в тюрьме?
— Случилось? — хмыкнул он. — Ты дипломатична, Сашенька. Да, есть разные колонии, мне, как обычно, «повезло» по жизни. Попал в самую пиз*ецовую.
— Это другие заключенные творили? — содрогаясь, провела по белой полосе на груди — самому красивому шраму, если так вообще можно сказать. — Они издевались?