Грёзы Февра
Шрифт:
Ночи, если не было тумана, стояли черные, непроглядные; пароход двигался с большой осторожностью. Скорость приходилось держать не более четверти крейсерской, а то и меньше. При этом в рулевой рубке не разрешалось курить, и все окна и иллюминаторы внизу были плотно завешены, чтобы от корабля не было отблесков на воде, и рулевой мог видеть реку.
В такие ночи берега казались угольно-черными и пустынными. Они проплывали мимо, как безмолвные, неподвижные трупы. Иногда берега отклонялись то в одну сторону, то в другую, и невозможно было сказать, где кончается глубокая вода и начинается берег. Река текла черная, будто смертный гpex. Ни луна, ни звезды не отражались
Но Олбрайт и Фрамм, при всей их непохожести, были, первоклассными лоцманами и продолжали вести «Грёзы Февра», даже когда передвижение казалось невозможным. В моменты, когда пароход застывал неподвижно у какого-нибудь причала, на реке не наблюдалось никакого движения, если не считать плотов и бревен, а также отдельных плоскодонок и мелких пароходиков, которые почти не имели осадки.
Джошуа Йорк каждую ночь проводил на капитанском мостике и отстаивал свою вахту как примерный юнга.
– Я сразу сказал ему, что ночи, подобные этим, не годятся для учебы, – сказал как-то Фрамм Маршу за обедом. – Я же не могу показывать ему приметы, которые сам толком не вижу, правда? Но, должен признаться, этот человек ночью видит как филин. Встречаться с такими мне еще не доводилось. Бывают времена, когда мне кажется, что он видит сквозь воду, и для него не важно, темно или нет. Я держу его подле себя и называю приметы; в девяти случаях из десяти он замечает их раньше меня. Прошлой ночью на половине вахты я решил, что пристану к берегу и дело с концом. Я бы так и сделал, если бы не Джошуа.
Но Йорк продолжал и задерживать судно. Согласно его приказу пароход причаливал к берегу еще шесть раз, в Гринвилле и двух-небольших городишках, потом на частном причале в Теннеси и дважды на лесных складах. В Мемфисе у Йорка не было никаких дел на берегу, но в других местах он невыносимо растягивал их остановки. Когда они пристали к берегу в Хелене, Йорк ушел на всю ночь, в Наполеоне он продержал их три дня. Пропадал он неизвестно где и неизвестно чем занимаясь, вдвоем с Саймоном. В Виксбурге вышло и того хуже: пришлось простоять без дела четыре ночи, пока Джошуа Йорк наконец не вернулся на «Грёзы Февра».
Когда они отчаливали из порта Мемфиса, закат был особенно красивым. Редкая дымка, подернувшая реку, окрасилась в оранжевые тона, а облака на западе стали насыщенного зловеще-красного цвета, в то время как небо алело, словно охваченное пламенем. Но Эбнер Марш, стоявший в одиночестве на палубной надстройке, не смотрел по сторонам, его взгляд был сосредоточен на реке. Расстилавшееся перед ними водное пространство было спокойным. Кое-где ветер слегка морщил речную поверхность, да у корней старых поваленных деревьев, торчащих из берега, течение реки завихрилось, но в основном старый дьявол пребывал в благодушном настроении.
Когда солнце начало цепляться за горизонт, грязная вода приобрела красноватый оттенок. Красный отблеск разрастался, расползаясь по всей поверхности воды, и темнел. Вскоре стало чудиться, что «Грёзы Февра» плывет по кровавой реке. Когда солнце скрылось за деревьями и облаками, вода медленно начала буреть, как это случается с кровью, когда она высыхает. Наконец река приобрела черный, чернильно-черный цвет, черный, как могила. Марш наблюдал, как исчезли последние алые водовороты. В ту ночь звезд на небе не было. Ужинать он спустился с мыслями о крови.
С тех пор как вышли они из Нового Мадрида, прошло уже несколько дней. Марш много размышлял о том, что увидел или чего не увидел в каюте Джошуа Йорка. Конечно, до конца капитан не был уверен в том, что действительно что-то
Маршу доводилось видеть кровь и раньше, на его глазах ее пролилось немало; кулачные и собачьи бои, дуэли на шпагах и револьверах. Река протекала по стране, где пышным цветом процветало рабство, и кровь чернокожих тоже текла рекой. В свободных штатах ситуация складывалась ничуть не лучше.
Некоторое время Марш провел в истекающем кровью Канзасе, где видел предостаточно обгоревших и убитых людей, а в молодости служил в ополчении Иллинойса и принимал участие в сражениях против Черного Ястреба. До сих пор Маршу порой снился сон о нападении Страшного Топора, как они порубили людей Черного Ястреба, женщин и детей, когда те пытались спастись, переправившись на западный, безопасный берег Миссисипи… То был кровавый день, но избежать его было нельзя, так как Черный Ястреб разбойничал в Иллинойсе, совершая набеги на города и селения.
Кровь же, которая могла запачкать руки Йорка, была другого свойства. Эта мысль не давала Маршу покоя ни днем, ни ночью.
Все же он постоянно напоминал себе о том, что заключил сделку. Сделка для Эбнера Марша всегда была сделкой – человек обязан соблюдать условия договора независимо от того, нравятся они ему или нет. Договор, с кем бы он ни был заключен, со святошей ли, с жуликом ли, хоть с самим дьяволом, всегда остается договором. Марш вспомнил, что Джошуа Йорк как-то обмолвился: мол, у него есть враги, а с врагами человек волен поступать, как ему вздумается. С Маршем Йорк был достаточно честен.
Придя к такому заключению. Марш постарался выбросить из головы смущавшие его мысли.
Но окрашенная вечерней зарей Миссисипи превратилась в кровь, и сны Марша тоже стали кровавыми. Настроение на борту парохода становилось все более тоскливым и мрачным. Один из кочегаров по собственной неосмотрительности обварился паром, и в Наполеоне его пришлось высадить на берег. В Виксбурге с корабля сбежал подсобный рабочий – с его стороны достаточно глупо, поскольку штат относился к числу рабовладельческих, а сбежавший был цветным. Среди пассажиров третьего класса время от времени возникали потасовки. По мнению Джефферса, причиной явилось отсутствие занятий и удушливая сырая погода августа. Волосатый Майк соглашался с ним, говоря, что нищета в подобную жару всегда склонна к сумасбродству. Но Эбнеру Маршу казалось, что они просто несут свое наказание.
Позади остались Миссури и Теннеси. Мимо проплывали города и городишки, дровяные склады и плантации, недели мучительно растягивались. Из-за медлительности Йорка они теряли пассажиров и груз.
Марш посещал салоны и постоялые дворы, популярные среди речников; там ему пришлось услышать немало нелицеприятных сплетен о своем пароходе. Несмотря на количество установленных на его борту паровых котлов, он настолько велик и неповоротлив, услышал Марш как-то раз, что не способен развивать приличную скорость. Согласно другим слухам, у них барахлила паровая машина, и котлы могли в любой момент взорваться. Эти слухи были самыми опасными, поскольку на реке и пассажиры, и команда больше всего опасались именно взрыва.