Грезы и сновидения(Сказки. Совр. орф.)
Шрифт:
Потом он стал вынимать всех своих птиц, одну за другой, и пустил их на волю. Но когда очередь дошла до загадочной темнокрылой птицы, то он долго держал ее и смотрел в ее чудные, глубокие глаза, и птица испустила свой звучный и таинственный крик: «бессмертие». И он быстро проговорил: «Я не могу расстаться с ней. Я спрячу ее к себе и возьму ее с собой». И он спрятал ее на груди и прикрыл своей одеждой.
Но маленькая птичка становилась все тяжелее и тяжелее, до тех пор, покуда она не стала давить его грудь, как свинец. Он не мог двигаться с ней, не мог выйти с ней из долины. Тогда он снова вынул ее и стал смотреть на нее. «О, милая, ненаглядная, — сказал он с тоскою, — разве мне нельзя взять тебя с собой?» Он печально раскрыл руку. «Лети, — сказал
Печально он раскрыл руку, и птица улетела от него навсегда. Потом он достал челнок воображения, снял с него нить своих желаний и бросил ее наземь; пустой челнок он спрятал у себя на груди, ибо нит была сделана в долине, тогда как челнок достался ему из неведомой страны. И он был готов идти, но толпа обступила его с криком.
— Глупец, собака, помешанный, — кричали они, — как дерзнул ты сломать свою клетку, выпустить на волю всех своих птиц?
Охотник что-то сказал, но его не хотели слушать.
— Истина! Что такое истина? Можешь ли ты есть ее или пить? Кто когда-либо видел ее? Птицы твои были настоящие, живые! Все могли слышать их пение! О, глупец, гадина, — кричали они, — ты отравляешь воздух!
— Давайте побьем его каменьями, — кричали одни.
— Какое нам дело до него? — говорили другие. — Пусть, безумец, идет, куда хочет. — И они уходили от него. Но остальные начали собирать камни и грязь и стали закидывать его. И наконец, когда охотник был весь избит и изранен, он потихоньку пробрался в лес. Ночная мгла спустилась на долину, тени становились все гуще и гуще, а охотник все шел и шел. Наконец, он пришел к самому краю той страны, в которой завсегда бывает ночь. И он переступил через границу, и глубокий мрак окружил его. Он стал перед собой нащупывать дорогу, но ветки, до которых он дотрагивался, рассыпались и покрывали землю пеплом. На каждом шагу ноги его вязли, и из под них вылетало облако тончайшей неосязаемой пыли и обдавало ему лицо. И охотник сел на камень и закрыл лицо руками, ожидая появления света в этой стране мрака и самоотречения. И сердце его также наполнилось мраком.
Потом из болота, справа и слева, стал подыматься холодный туман и со всех сторон окутал охотника. Пошел мелкий невидимый дождь, и крупные капли стали собираться на его волосах и одеянии. Сердце его билось медленно, все члены его оцепенели. И он открыл глаза и увидел вдали два веселых пляшущих огонька. Он поднял голову, чтобы лучше рассмотреть их, и увидел, что они подходят все ближе и ближе. Они грели, светили и плясали точно огненные звездочки. Наконец, они встали против него. Из самой середины одного из них выглядывало лицо женщины с ямочками на щеках, смеющееся, окруженное золотистыми развевающимися волосами. В середине другого пламени переливались веселые журчащие струйки, пенившиеся, как вино в стакане. И оба плясали перед ним.
— Кто вы, — спросил охотник, — явившиеся ко мне в моем одиночестве и в мраке ночном?
— Мы близнецы — Чувственность и Сладострастие, — вскричали они. — Имя нашего отца — Человеческая Плоть, имя нашей матери — Невоздержность. Мы так же стары как холмы и реки, так же древни, как первый человек. Но мы не умираем.
Они засмеялись.
— О, дай мне обнять тебя, — вскричала первая, — мои руки нежны и теплы. Сердце твое замерло, но я отогрею его. О, приди ко мне!
— Я волью в тебя горячую жизнь свою, — сказала вторая, — мозг твой омертвел, члены онемели, но в них закипит сильная и свободная жизнь, дай мне оживить тебя.
— О, следуй за нами, — кричали они, — и живи с нами! Души, благороднее твоей, пребывали здесь во тьме, в ожидании, но они пришли к нам, и мы пошли к ним навстречу; с тех пор они никогда более не покидали нас. Все остальное — обман чувств, одни мы реальны, одни мы существуем. Истина — призрак; долина суеверий — фарс; земля — прах и деревья гнилы. Но мы, — дотронься до нас, — мы живы. Ты не можешь сомневаться в нашем существовании.
И они носились вокруг его головы и все ближе и ближе надвигались на него. Холодные капли на его лбу растекались, яркий свет резал ему глаза и ослеплял его, и замерзшая кровь его стала течь по его жилам. И он сказал:
— Зачем умирать мне в этой ужасной тьме? Они своей теплотой согреют мою замерзшую кровь.
Но в это мгновение перед ним пронесся чудный образ, который он так любил, и у него опустились руки.
Они продолжали кричать:
— Иди, иди за нами!
Но он низко опустил свою голову.
— Вы ослепляете меня, — вскричал он, — вы согреваете мое сердце, но не можете дать мне того, чего я так жажду. Я останусь здесь и буду ждать до самой смерти. Оставьте меня!
И он закрыл лицо руками и не хотел больше слушать их. Когда же он опять открыл глаза, их уже не было, и только два мерцающих огонька тихо исчезали в пространстве.
И долгая, долгая ночь продолжала свое бесконечное течение.
Все, покидающие долину суеверий, должны проходить через эту страну ночи, но некоторые остаются в ней только несколько дней, другие томятся месяцы, годы, и многие умирают в ней.
И, наконец, охотник увидел на самом горизонте слабое мерцание света; он поднялся и пошел к нему. И когда он добрался до него, он вступил в яркое солнечное сияние. И перед ним предстали могучие горы голых Фактов и голой Действительности. Они были освещены белым солнечным светом, и только вершины их терялись в облаках. И охотник увидал, что с самого подножья множество тропинок пробирается вверх по этим горам, и из груди его вырвался громкий, ликующий крик. Он выбрал самую крутую из них и стал подниматься по ней, и на скалах и горах раздалась его торжествующая песня. Страх его прошел. Предостережения были преувеличены. Было уже не так высоко и не так круто. Несколько дней, несколько недель, в крайнем случае несколько месяцев — и он достигнет вершины. И не одно только перо подымет он, нет, он соберет все перья, найденные другими людьми, сделает из них сеть и возьмет в плен Истину, он возьмет ее в свои руки, будет держать ее, будет держать ее крепко.
Он смеялся под веселым ясным солнцем и громко пел. Победа была совсем близка.
Однако, немного спустя, тропинка стала круче. Дыхание его стало тяжелее, и песня его замерла. Справа, и слева возвышались огромные голые утесы, на них не было даже ни мху, ни лишаев, и из расселин высохшей земли зияли бездонные пучины. То здесь, то там попадались ему белые кости. А вот уже и тропинка еле стала обозначаться; теперь остался только один след, но, наконец, и он затерялся. Охотник уже не пел, он прокладывал себе вперед дорогу, покуда он не дошел до огромной стены утесов, ровной, беспрерывной, тянувшейся, насколько мог охватить ее глаз. — Я высеку ступеньки в этой стене и, раз взобравшись на нее, я буду почти у цели, — сказал он себе мужественно. И он принялся за работу. Он достал свой челнок воображения и начал долбить им ступеньки. Но местами камни обсыпались, и иногда работа целого месяца скатывалась в бездну, потому что нижние ступеньки были сделаны из плохого камня. Но охотник не переставал трудиться и говорил себе: «раз поднявшись на эту стену, я буду почти у цели. Великий труд будет кончен».
И, наконец, он взобрался на самую вершину и посмотрел вокруг себя. Далеко под ним белый туман клубился над долиной суеверия, а вверху над ним высились новые громады гор. Они казались низкими прежде; теперь они были неизмеримой высоты. С вершины и до основания их окружали кряжи утесов, нагроможденные друг на друга гигантскими кругами. И над ним сияло вечное солнце.
И он испустил дикий, страшный крик. Он склонился к земле и, когда он поднялся, лицо его было мертвенно бледно. И он продолжал свой путь в глубоком молчании. Он не издавал ни одного звука. Рожденным в долинах трудно дышать разреженным воздухом гор; каждое вдыхание причиняло ему страдания и на кончиках его пальцев выступила кровь.