Грезы Маруфа-башмачника

Шахразада

Всеслав дивился собственным чувствам. Ведь они уже так долго были вместе, растили деток, радовались их веселому смеху. Что же случилось с ним сейчас, что он ведет себя словно робкий отрок, впервые касающийся женского тела и пугающийся одной лишь мысли о том, что произойдет дальше?

— Хочешь, чтобы я покинул тебя? — едва слышно вымолвил он.

В горнице повисла напряженная тишина.

— Нет, — шепнула Цветана.

Расплавленное серебро его глаз гипнотизировало ее. Всеслав погладил любимую по щеке. Он больше не мог стоять рядом и не касаться ее. Больше не

мог ждать. Он хотел ее, хотел насладиться ее объятиями, погрузиться в ее влажную тугую плоть, упиться теплом и родным запахом, спрятаться от грядущего в кольце ее рук.

Всеслав осторожно расплел ленты, скреплявшие тяжелые косы высоко на затылке, и, зарывшись пальцами в густые пряди, прильнул к ее губам. Странно, что простой поцелуй имеет силу пробудить в человеке неутолимую жажду, волчий голод…

Ее дрожь отзывалась эхом в его теле, по коже пробегали крохотные волны озноба.

— Ты мерзнешь, моя лада… — пробормотал он.

С невероятной нежностью Всеслав опустил женщину на ложе. Ступни и пальцы любимой и впрямь были ледяными. Он осторожно начал их растирать. Цветана едва слышно застонала. Немного согрев ее, Всеслав осторожно совлек с нее сорочку. Кожа Цветана блестела, как слоновая кость, спелые, налитые груди просились в его ладони, горошины сосков сморщились и затвердели.

Неистовая потребность в этой женщине снова вонзилась в него острыми хищными когтями. Только Цветана способна заставить его жить дальше. Только ее вкусом он хочет упиваться. Только ее колдовская красота снится ему по ночам. Как он хотел видеть ее неистово бьющейся, придавленной его телом!

— Будь со мной, моя лада, дай мне быть с тобой, дай мне быть твоим, — хрипло проговорил он, помогая ей устроиться поудобнее.

Цветана безмолвно наблюдала за ним, ожидая и прячась. Ох, как же так могло быть, что каждый раз, отдаваясь ему, она чувствовала, что это в первый раз. Будто не было мужа, будто не родила она троих деток. Будто сейчас она только готовится познать мужское тело…

Она вся сжалась, когда он шагнул к ложу. Огромный как медведь, он двигался легко и неслышно. Под его кожей перекатывались прекрасные мышцы. Из поросли волос внизу живота поднималось его налившееся силой мужское естество, и Цветана судорожно перевела дух.

Как же она боролась со своим грешным, безмерным желанием! Боролась и проиграла.

— Цветана… — нерешительно выдохнул Всеслав.

Ей чудится страсть в его голосе? Или то уже не страсть, а безумное желание? Стремление любить и дарить любовь?

Хватит ли у нее сил победить себя? Уговорить, что этот человек, суровый и сильный, самой судьбой предназначен ей в мужья и охранители, в наставники ее детям?

Да зачем она противится его любви? Противится сейчас так, будто впервые? Ведь ей так отчаянно нужны его губы, руки, сильное тело, без них она просто не сможет жить.

Эти мысли, должно быть, так ясно отражались в озерах

ее огромных глаз, что Всеслав все понял без слов и, скользнув на ложе, прижался к ней всем телом.

— Я хочу любить тебя, — пробормотал он, зарываясь лицом в гриву ее спутанных волос.

Его рот припал к ее горлу, как к священному источнику, и Цветана конвульсивно выгнулась: острые напряженные соски уперлись в его грудь. Ее стыдливость исчезла при одном его прикосновении, только с губ сорвался тихий теплый звук. Но тут Всеслав чуть нагнул голову и обвел языком темно-розовую кожу вокруг соска. Когда он сомкнул губы на крошечном бугорке и вобрал его в рот, Цветана что-то несвязно пробормотала.

Что он с ней делает? Почему каждый раз сердце замирает в груди, стоит ему лишь приблизиться к ней? Все ее чувства обострились настолько, что она уже не была способна о чем-либо думать. Все мысли разом куда-то улетучились.

Но Всеслав, похоже, держал себя в руках. Его атака была неспешной и хорошо продуманной. Он бесконечно долго ласкал ее, мимолетно гладя спину, живот, плечи, пока наконец его рука не оказалась у нее между бедрами. Розовые складки плоти сами раскрылись под его легкими касаниями.

Сладостная пытка длилась, казалось, целую вечность. Голова Цветаны лихорадочно металась по подушке. Его пальцы оказались способны разжечь в ней опасный всепожирающий огонь, заставить умирать от наслаждения. Он творил настоящую магию своими руками и губами, и она словно таяла, растекалась, плавилась…

Еще несколько тревожных ударов сердца, и Всеслав приподнялся над ней. Его возбужденная плоть трепетала у ее лона.

— Не закрывай глаз, лада. Хочу видеть твое лицо, когда войду в тебя.

Она распахнула глаза, и в этот же миг неумолимое копье пронзило ее едва ли не насквозь.

Цветана громко охнула от неожиданности. Но Всеслав проникал все глубже, казалось, не в силах насытиться. Да, она жаждала его сокровенных ласк, жаждала принять в себя, вобрать и поглотить. Откуда-то издалека до нее доносился его шепот: чувственные, бесстыдные, откровенные слова. Он еще и еще повторял, как это чудесно — заполнить ее собой, владеть безраздельно…

И Цветана, словно обезумев, отдалась на волю бурного потока. Но тут Всеслав начал двигаться. С каждым выпадом он утверждал свою власть над ней. Женщина застонала, вцепившись ногтями в его плечи, оставляя на коже кровавые следы.

Те же муки терзали и Всеслава, забирая его в плен беспощадного желания. Он, глупец, ранее гордился тем, что никогда не терял голову, но сладость этой женщины сводила с ума.

Страсть росла и становилась почти невыносимой, пока не окутала их обоих головокружительным покрывалом. Цветана пронзительно вскрикнула. Ее лоно сомкнулось вокруг его все еще возбужденной плоти, он вжал ее лицом в свое мокрое от пота плечо, заглушив крики страсти. Наконец Всеслав ворвался в нее в последний раз, и тогда огненные струи разлились по нему в бешеном, неистовом, яростном наслаждении. Задыхаясь, почти теряя сознание, он словно взорвался, извергая в нее хмельной напиток любви.