Гридень 2. Поиск пути
Шрифт:
— На! — Вышата замахнулся, но не ударил, видимо, он рассчитывал покуражиться.
Мне в пору было то, что противник, не соперник, а именно противник, которому долго не жить, был во хмели. Не будь это так, я мог бы рассматривать свои шансы выйти из сложного положения, как незначительные. Пусть я готовился, тренировался, использовал свои навыки из будущего, для чего даже сапоги ношу с железными вставками на носке и пятке, но Вышата считался отменным бойцом.
Делаю замах, отпрыгиваю влево, совершаю выпад, садясь чуть ли не на шпагат. Лезвие моего клинка колит кольчугу Вышаты в районе живота. Итог? Почти никакого. Кольчуга на месте, а противник получил тычок, не так, чтобы сильно болезненный. Рапира… вот в таком случае она нашла бы себе путь внутри какого колечка
Мой выпад удивил всех. В толпе, что создала круг, внутри которого мы и бились, началось «экспертное» обсуждение того, что не будь Вышата в кольчуге, или же не будь мечи деревянными, так я и победил бы уже. А, вообще, я так и не понял, почему было бы не раздеться. Объяснение того, что воину нужно и тренироваться на мечах в кольчуге, чтобы срастись с ней, тут казалось слабоватым. Все же мечи деревянные.
— Вух! Вух! — последовала серия ударов и ложных замахов Вышаты.
Почти на каждый удар противника я делал шаг назад и отводил его меч. Вышата двигался рваными движениями, поймать его на противоходе, или зайти в бок пока не представлялось возможным. Может быть, если бы у нас были щиты, то тогда, да, можно принять удар на него, сделать шаг в сторону, но мы дрались без щитов.
Я начал подмечать цикличность уверток и иных движений Вышаты. Два движения вправо, после одно в лево, после еще два влево и два вправо. Пришлось напрячь мозг, внимание, но при этом я стал еще больше отступать, чуть ли не убегать от противника. И вот, когда такая цикличность повторилась в третий раз, я решился.
Отвожу очередной удар Вышаты, направленный мне в голову, делаю шаг вправо, куда уже по инерции двигается и противник, но тут его встречает мой меч. Да, деревянный, да, Вышата в кольчуге, но я не рублю, я колю своим мечом прямо противнику в солнечное сплетение. Делаю это со всей дури, так, что даже крепкий меч, дерево из которого он сделан, дает трещину. Вышата начинает задыхаться, а я продолжаю лупить его. По ногам, да так, чтобы в колено, по голове, перехватываю правой рукой кисть Вышаты, в которой он держал меч и выкручиваю руку противнику на слом. Хруст костей слышали все.
— А-а-а! — заорал мой противник, а я пинком, унизительным, в седалище, даю ускорение Вышате, который головой врезается в землю.
Хорошая кольчуга у него, гибкая, руку можно ломать без сильного напряжения и натяжения.
— Хватит! — командует князь и, словно теряя интерес, уходит.
— Жестко, но добро! Слышал я, как Вышата лаялся на тебя, — это приободрил меня сотник Глеб, который со своим товарищем Беляном, первые подошли ко мне с поздравлениями.
Удивительно, но даже ратники, которых я считал креатурой Вышаты, и те хвалили. Все же в воинской среде победитель всегда предпочтительнее проигравшего, порой даже если поверженный — твой товарищ. В бою понимание, что рядом с тобой сильный воин, многого стоит. Ну, а я подтвердил свой авторитет и статус. Не приобрел новый, так как и без того взлетел высоко. И еще придется доказывать всю новую жизнь, что право на то имею, но сегодня я подтвердил, что могу считаться одним из тысяцких братства.
Этот поединок возымел и иные последствия. Так, если ранее ко мне в полусотню князь послал только десяток иноков-воинов, и то всех молодых, то теперь, через два дня после клятвы, я принимал у себя еще двадцать два воина. Сопротивлялись ранее опытные воины, не хотели идти под руку отрока, но этот отрок победил мечника, который считался чуть ли не сильнейшим в Братстве.
А после пошла рутина, когда было много тренировок, причем, не только моей сотни, но и ополчения. Два десятка молодых мужчин из местных, еще три десятка мужчин из пришлых южан. Я брал к себе семьи, где были отроки или неженатые мужчины. Они получали копья и минимум три часа в день тренировались работать в строю. Все новое — это давно забытое старое. Терция была воплощением, реинкарнацией греческой или македонской фаланги. И это работало. Хотя сделать из вчерашних обывателей воинов сложно, но вода камень
Кроме подготовки ополчения и обкатки их «танками», то есть конницей, еще не забывали и о тренировках традиционных. К нам пришло тридцать воинов, нужно было провести боевое слаживание, наработать тактические приемы, управляемость во время атаки и отступления, с резким переходом в новую атаку. Работали и пешими, нарабатывая мастерство владения мечом и топором.
Так что у меня оставалось только два развлечения: мять Марту по вечерам, да иногда уходить на охоту с соколом. Мы удалялись, не с Мартой, я про сокола и охоту, на шесть-семь верст от деревни, в сторону леса, там еще две версты по лесу и открывался шикарный вид на большое озеро с множеством заводей и болотистых мест. Здесь водились и лебеди, и гуси, а в заводях от этого водоема каждый камыш крякал, так много было уток. Получалось, что чуть в стороне от человеческих глаз природа сразу становилась богатой и насыщенной.
Чуть позже, перед тем, как Крот с уверенностью сказал о буквально на днях перелете птиц, я со своими десятниками и еще тремя лучниками набили неприличное количество птицы. Столько, что и сами ели-переедали, сорок уток, три десятка гусей и немного цапель с лебедями закоптили с обильным количеством стратегически важной соли. Соль… вот ее бы побольше и зима не казалась чем-то страшным.
В письме к отцу, написанном, начерченном, на восковой табличке, зная о том, что Галичское княжество относительно обильно солью, я просил побольше прислать такого продукта. Если захочет папочка проявить те чувства, которыми он воспылал ко мне в Киеве, так пусть это сделает. На его отцовские переживания мне плевать, но вот на то, что он может прислать соли, нет, она нужна очень, больше, чем отцовская опека.
Глава 10
— Что делать будешь, боярин? — спросил меня Крот, когда я закончил проповедь.
— Крестить вас поганцев, — с улыбкой отвечал я.
— Я не о том. Соседи наши выгоняют людей в леса, забирают у них хлеба, все железо, даже рванину и обрекают на верную смерть, — говорил Крот.
Хитрец староста, такой жучара, что еще поискать. Сейчас он меня ловил на том, что я говорил о милосердии Господа. Из проповеди сквозило такими нарративами, как «нужно уметь прощать, защищать сирых и убогих»… И все такое.
Я почти сразу, как только наладил мало-мальский контакт с местными, начал по воскресеньям после службы в храме разговаривать с деревенским ополчением, старостой и некоторыми уважаемыми в сообществе автохтонного населения местных людьми. Мне нужны были полноценные христиане под боком, а не те, кто бегает на капище в лес и смотрит на крест, как христианин на какой-то символ сатанизма.
— У вас есть доля урожая, я поступил по чести и все разделил. Никого не гоню, хотя ты, староста, не можешь добиться доброй работы у части мужиков и баб из деревни. Принимайте к себе тех людей, теснитесь, делитесь! — отвечал я.
— Тогда и мы голодать станем, и они. Почему не продать часть меда и воска? — искал пути выхода Крот.
Мы смастерили двадцать три улья, которые, кроме только четырех, уже освоили пчелиные семьи. Наряду с вновь разрешенным бортничеством, меда скопилось на глаз килограмм под семьдесят. Это много, оказывается! Ну, когда по лесу гоняешься за каждым дуплом, лезешь на него, получаешь укусы и травмы, еще и на медведя нарываешься, это да — много.
Ловили, Крот и его команда пчелиные семьи с таким азартом, что трое крестьян чуть выжили от укусов. Но наловили… три десятка семей. Какие-то семьи прижились, какие-то улетели, есть уже и те, что сгинули. Зимой, скорее всего, до половины помрут, но есть надежда на более мягкий и теплый климат в сравнении с климатом будущего. А по весне, когда еще десятирамочных ульев наклепаем, да две ручных центрифуги соорудим, можно хоть все семьи на тридцать верст в округе словить. Места здесь отличные, есть травы, вода, нектар пчелки соберут, а там и воск.