Грифон торжествует. Проклятие Зарстора
Шрифт:
На плечо легла рука. Я попытался стряхнуть её, но не смог.
— Пусть так и будет! — властно произнесла Элис. — Здесь не все ворота могут открыться. Оставь попытки, я не думаю, что ты — полный идиот!
В самом ли деле я что-то ощущал в тот момент — едва уловимое чувство от прикосновения в своих неистовых поисках к чему-то, что никто не имеет права тревожить, кроме дураков? Не могу точно сказать… хотя и вздрогнул, словно уже наступила зима, и холодный ветер пронизывал меня в этом тёмном овраге. Я опустил руку и уставился в ночную тьму, понимая, что утратил свой шанс и ничем не помогу Джойсан,
Наверное, меня никогда раньше таким образом не убеждали… если забыть тот случай, когда я отправился в Пустыню по следам Роджера. Волнение подгоняло меня в течение двух последующих дней. Если бы я путешествовал один, то скорее всего ехал бы без еды и сна… пока не свалился бы из седла в полуобморочном состоянии. Мне всё казалось, что те горы, к которым мы скакали, не приближаются ни на шаг. И меня не покидал страх, что мы выбрали ложное направление, скачем вовсе не к месту пребывания Джойсан.
И не этот ли неотступный страх постоянно возвращался ко мне во снах? Никогда больше в своих грёзах я не возвращался туда, где покоился человек-грифон. В основном в сновидениях присутствовали люди, чьих лиц я не мог чётко разглядеть, чьи бормотания я не понимал, хотя сознавал, что вроде бы должен их и видеть и слышать. После таких снов я просыпался совсем без сил, словно бежал целый день, и весь в поту.
Я не рассказывал своим спутникам об этих видениях. Да и вообще мы мало разговаривали. По-прежнему пытаясь высвободить свой разум от тёмных мыслей, я заставлял себя следить за ними обоими. Я не спрашивал их о прошлом, хотя меня интересовали такие вопросы.
Элис была Мудрой Женщиной, и сверх того — поскольку она носила кольчугу воина и обращалась с мечом с лёгкостью, знакомой любому, кто в течение многих лет упражняется с подобным оружием. Поэтому она представляла для меня полную загадку — ибо она сочетала в себе дарования Мудрых Женщин и владение боевым искусством — ни о чём подобном я никогда ещё не слыхивал.
Судя по её внешнему облику она была родом не из Долин; и, возможно, поэтому её способности производили ещё более сильное впечатление. Тем не менее её связь с Джервоном была очень близкой и естественной — для них обоих. Джервон, хотя и происходил по всей видимости из знатного рода Долин, не имел ни малейшего признака родства с Прежними… Да я и не верил, что он — из тех, кто помечен тем же проклятием, что и я сам. Они путешествовали вместе, почти не обмениваясь словами, но я всё больше и больше думал, что связь между ними настолько сильна, что порою казалось, будто они могут читать мысли друг друга.
Но Джервон интересовал меня больше. Все жители Долин признавали Мудрых Женщин — до известной степени. Они развивали подобные способности у людей нашего народа, занимаясь с ними в качестве наставников. В раннем возрасте девочка с таким дарованием отдавалась в обучение в основном собирательницам трав и в меньшей степени — к обладающим силами Могущества.
На этом её детство заканчивалось и все её связи с роднёй полностью обрывались, даже с родителями. Она не выходила замуж, не имела детей, пока в свою очередь не брала к себе ученицы. Познания составляли всю жизнь Мудрой Женщины.
Искусство Мудрых Женщин состояло во врачевании и успокоении. Они
И кроме того, как смог Джервон, у которого отсутствовал даже малейший признак наличия каких-либо способностей, с такой безраздельной верой принять её, не испытывая чувства отвращения, которое воспитывалось во всех людях Долин, осторожности, потаённого страха перед неведомым, возникающим от постоянных мыслей, что живём мы на земле, которая на самом деле не является нашей?
Этот их союз — я мысленно постоянно возвращался к ним — по стандартам Долин никак нельзя было объяснить. Джервон не был ни слугой, ни охранником, это я понял уже в самом начале нашего бесконечного путешествия на запад. Они держались между собой как равный с равным, несмотря на все свои отличия. Мог ли кто-нибудь взять двух таких вот совершенно отличных людей — как два разных металла — и выковать из их соединения нечто третье, более крепкое, чем из Каждого по отдельности?
Джервон принимал Элис такой, какой она была. А мог ли кто-нибудь так принять и меня?
Они оба говорили о Джойсан, но не для того, чтобы ещё больше извести мою душу, но словно делясь возникшим между ними тремя чувством товарищества. Пришло время (я и в самом деле должен был раскрыть перед ними кипевшую во мне борьбу) нарушить это затянувшееся молчание, в котором мы до сих пор скакали.
— Ей хотелось большего, — внезапно произнесла Элис.
Сначала во мне вспыхнул гнев, сменившийся затем замешательством. Большего, но чего? Земли? Наследства? Для нас обоих всё это закончилось с наступлением войны. Я дал ей полную свободу — и не просил сохранять данное мне обещание. Так что же это «большее»?
Если женщина-воин и в самом деле хотела помочь мне разобраться в путанице мыслей, то она должна была понять, что я принимал Джойсан как что-то хотя и дорогое, но меня не затрагивающее, что я не мог привязать её к себе. Будучи самим собой, я не требовал ничего от других. Не все ведь так принимают других, как она… как Джервон…
— Люди боятся всего нематериального, они верят только своим глазам, — продолжила Элис. — Джойсан рассказывала мне о твоём наследии, о твоих мыслях по поводу своих отличий как о чём-то ужасном, от чего нельзя убежать. Но разве ты не сталкивался уже с этим лицом к лицу… и не одерживал верх?
— Я не одержал тогда победу, Леди! — яростно возразил я в ответ. — Там были мои враги… враги, которые схватили мою леди, чтобы подчинить своей воле. И я был не один. Откуда-то пришло ещё одно Могущество, и оно управляло моими действиями — как воин рубит мечом. Стоит ли меня расхваливать? Ибо я — то, что я есть. Я лишь дверь…
Во мне вспыхнуло воспоминание. Кем… чем… был я в тот момент, когда то Могущество, о котором я до сих пор не упоминал, было направлено против Роджера и моей матери? Тогда я не был Керованом, но кем-то другим… другим, великим, более сильным, целостным, кем никогда прежде не был, и кем никогда и не смогу снова стать — я понял это, когда тот, другой, безвозвратно ушёл.