Григорий Распутин
Шрифт:
Чудотворцем и ясновидцем с политической окраской был во время деятельности Первой Государственной думы странник Антоний, занявший место Дарьи Осиповой. Поговаривали, что его слово, когда решался вопрос о роспуске Думы, было не последним. После него при дворе появлялись все новые «паломники», у которых спрашивали советов по различным вопросам.
Рождение наследника, казалось, вновь привнесло в царские чертоги мир и благополучие, но родительское счастье было недолгим. Уже 8 сентября 1904 года царь записал с тревогой: «Очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея».
Скоро выяснилось,
Отныне отец и мать суждены были жить в постоянном страхе за жизнь единственного и долгожданного сына, наследника русского престола. Страх за жизнь сына, который мог умереть от своей неизлечимой болезни, стал их навязчивой идеей. Английский гувернер Сидней Гиббс писал в мемуарах, что «гемофилия сделала из мальчика калеку, как и все дети, он хотел побежать, поиграть, а я — запрещаю и хожу за ним, как курица за цыпленком, но я не в силах уследить за ребенком».
При склонности императора и императрицы к мистицизму более всего по душе пришелся бы им кто-то чуждый политической и придворной грязи, но близкий к Богу и народу, кто внушил бы им веру, что их сын не умрет, а самодержавие поколеблено не будет.
1 ноября 1905 года, через две недели после подписания знаменитого манифеста о свободах и через тринадцать с половиной месяцев после первого кровотечения у наследника, Николай II записал в своем дневнике: «Познакомились с человеком Божиим Григорием из Тобольской губернии».
Произошло это знакомство при весьма тягостных для императорской фамилии обстоятельствах: императрица Александра Федоровна третий день подряд не отходила от кровати больного сына. Неделю назад в ту несчастную послеобеденную пору матрос Деревенько принес на своих сильных руках болезненно искривленное, почти неживое тело маленького Алексея. Увидев его, сломленная прежними переживаниями царица упала в обморок.
Как они были осторожны и заботливы, чтобы не допустить нового несчастья! И все-таки это случилось. Малыш играл в парке под неусыпным надзором Деревенько и няньки Вишняковой. Неожиданно Алексей, пытаясь подняться с земли, сделал неосторожное, стремительное движение и упал, побелевший как смерть, на руки подбежавшего к нему Деревенько.
Мальчика уложили на кровать, сняли с него одежду, и тогда все увидели грозную гематому темно-синего цвета, означавшую опасное внутреннее кровоизлияние. Болезненно поджав ножки, ребенок лежал с желтым как воск лицом и резко обозначившимся на нем маленьким носиком.
Светилы российской медицины, срочно вызванные обеспокоенными родителями из Петербурга и Москвы в помощь царскосельским лекарям, обследовали маленького пациента, испробовали все возможные средства, неоднократно совещались и в конце концов вынуждены были признать свое бессилие. Не помогли и микстуры, и травяные настои тибетского врачевателя Бадмаева, которые давала ребенку царица, хотя ранее они приносили результат даже в тех случаях, когда традиционная медицина ничего не смогла сделать. Как будто бы Бог хотел испытать царицу. Тогда царица в горячей молитве
Проходили дни и ночи, а чудо не совершалось. Более того, боли у Алексея усиливались и состояние его здоровья заметно ухудшалось. Наступали моменты, когда он пытался играть с воспитателем и нянькой, но спустя некоторое время вновь возникающие боли настолько были сильны, что наследник постоянно терял сознание.
Еще через несколько дней не было даже этих перерывов, ребенок все время кричал и стонал. Никто из придворных не осмеливался приближаться к комнате больного. Лишь под утро пятого дня болезни обессиленный царевич замолк.
В этот момент страдающая царица почувствовала себя еще хуже, опасаясь, что в любую минуту смерть может забрать у нее ребенка. Несколько раз в день в комнату больного приходил царь, чтобы успокоить и поддержать свою дорогую и страдающую Аликс. Как-то раз ребенок в полусне, почувствовав на лбу холодную руку отца, проснулся, притянул к себе своей исхудавшей ручонкой его голову и вперемешку со стонами пытался что-то прошептать на ухо. Царь со слезами на глазах осторожно освободился от объятий ребенка и выбежал из комнаты. За одну ночь Николай II состарился на пятнадцать лет…
Усталая от ежедневного ухаживания за больным сыном, Александра Федоровна по-прежнему сидела у кровати страдающего Алексея. Теряя надежду, она все-таки не смирялась с судьбой. Правда, она перестала ежечасно молиться, убедив сама себя, что Бог больше ее не слышит. С той поры как Алексей заболел, она почти не покидала комнату больного ребенка, не переодевалась и не сомкнула глаз ни на минуту. Волосы у нее были не причесаны, щеки впали, а землисто-серое печальное лицо напоминало старушечье. Покрасневшие глаза ничего не выражали. Она забыла обо всем, что раньше радовало ее, день слился с ночью, а ночь с днем.
Неожиданно кто-то осторожно постучался в дверь. Когда ответа не последовало, двери открылись и в комнату тихонько вошла Стана — великая княгиня Анастасия Николаевна. Царица не услышала стука. Она стряхнула с себя апатию, когда увидела перед собой разгоряченное лицо великой княгини, ее ближайшей подруги. Стана что-то произнесла, но ее величество не реагировала на слова непрошеной гости. В молчании она некоторое время слушала свою родственницу, потом с плачем бросилась ей на шею, а та начала ее утешать, подбадривать:
— Малыш наверняка выздоровеет. Не надо убиваться, вскоре все изменится к лучшему.
Она заверяла ее, что на днях Алексей выздоровеет и все будет хорошо. Царица добьется любви подданных, а злобные придворные дамы провалятся под землю от стыда за свои подлости. Для всей России наступит такая счастливая пора, которой эта страна никогда не видывала…
Потом, перескакивая с одной темы на другую, она начала шепотом рассказывать о странном мужике из Сибири, о святом паломнике, с которым они с Милицей недавно познакомились. Это необычный человек, более мудрый и наделенный большей Божьей силой, чем господин Филипп и доктор Бадмаев. Она, Стана, не хочет богохульствовать, но считает, что своей святостью этот мужик превышает святость даже отца Иоанна Кронштадтского. Так говорят не только она и ее сестра Милица, но и сам отец Иоанн.