Григорий Распутин
Шрифт:
— Григорий, мне Столыпин не нравится своей наглостью. Как быть? — даже как-то пожаловался Николай Александрович.
— А ты испугай его простотою… — ответил решивший, видимо, пошутить Распутин. — Надень самую простую русскую рубашку и выйди к нему, когда он явится к тебе с особенно важным докладом.
Царь, восприняв совет Григория Ефимовича всерьез, так и сделал: на одной из аудиенций к ждавшему его Столыпину Николай II вышел как «какой-то веселый, разбитной малый в малиновой рубашке» и на недоуменный взгляд премьера пояснил, наученный Распутиным: «Сам Бог в простоте
Киев, конец августа 1911 года. В Киеве готовились к приезду царя на открытие памятника Александру II. 25 августа прибыл Столыпин, а 29-го числа — царь с семьей. Проезжая по центральной улице, Александра Федоровна в первых рядах кричавшей «ура» толпы увидела Распутина.
«Государыня Григория Ефимовича узнала, кивнула ему… А он ее перекрестил», — рассказывал впоследствии член «Союза русского народа», которому было поручено скрытно «опекать» Распутина. Но когда появился экипаж Столыпина, «Григорий Ефимович вдруг затрясся весь… Смерть за ним!.. Смерть за ним едет…»
Неясные слухи о возможном покушении ходили по городу еще до приезда царя, царской семьи и Столыпина. За два дня до начала торжеств к начальнику Киевского охранного отделения полковнику Н. Н. Кулябко неожиданно явился молодой человек, бывший под кличкой Аленский секретным сотрудником среди «анархистов-коммунистов». Ему якобы случайно стало известно о предстоящем приезде в Киев двух членов партии эсеров, мужчины и женщины, для убийства премьера Столыпина. Кулябко тут же пригласил в кабинет своего шурина — полковника Спиридовича, состоявшего в распоряжении дворцового коменданта и отвечающего за безопасность императорской семьи, а также вице-директора департамента полиции Веригина.
После короткого совещания они договорились, что, как только террористы приедут, Аленский тут же даст знать. Курлов — товарищ (заместитель) министра внутренних дел — принял дополнительные меры по охране царя, игнорируя не любимого им Столыпина, хотя по службе доложил ему о сообщении Аденского.
31 августа Аленский дал знать, что «организация» прибыла в Киев и мужчина остановился у него: за квартирой было установлено наружное наблюдение. В тот же вечер Аленский — для опознания террористов и на случай экстренной встречи — получил от Кулябко билет в купеческий сад на концерт в присутствии царя, а 1 сентября — в городской театр, где назначен был парадный спектакль.
В перерыве между вторым и третьим актами пьесы «Жизнь за царя» Николай II с дочерьми Ольгой и Татьяной вышли из ложи и вдруг «услышали два звука, похожие на стук падающего предмета, — писал император через девять дней матери, — я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу».
Но это был не бинокль. Несколько секунд назад к стоявшему возле оркестровой ямы лицом к залу Петру Аркадьевичу Столыпину подошел молодой человек во фраке и, выхватив браунинг, дважды выстрелил.
«Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, — продолжал Николай II, подчеркивая разницу между «людьми» и «офицерами», — несколько дам кричали,
Убийцей оказался киевлянин, помощник присяжного поверенного Дмитрий Богров, он же Аленский, донесший на мифических террористов. 5 сентября Столыпин скончался, 9-го состоялся военный суд, и 12-го Богров был повешен.
Предсказание Григория Распутина сбылось, Столыпин погиб… Но старец не только вещал о страшной гибели премьера, но и мог предсказать о положительном исходе того или иного политического кризиса. Он охотно и компетентно высказывал свое мнение по самым заковыристым вопросам современности. И его предположения и пророчества в большинстве случаев попадали в самую точку.
Так, осенью 1913 года в Киеве во время процесса над молодым евреем Менделем Бейлисом, арестованным два года назад по обвинению в соучастии в ритуальном преступлении в отношении православного ребенка, Распутин неоднократно предсказывал самодержцу полную несостоятельность обвинения, умышленно раздуваемого антисемитами во главе с министром юстиции Щегловитовым и будущим министром внутренних дел Макла-ковым. Действительно, перед судом присяжных, состоявшим в основном из крестьян, обвинения в том, что евреи во время своих тайных обрядов использовали православную кровь, было наголову разбиты защитой, а Бейлис оправдан.
27 апреля 1906 года в Петербурге в Таврическом дворце начала свою деятельность Первая Государственная дума. Казалось, все общество, возбужденное невиданным ранее органом власти, обратило свои взоры к депутатам, избранным самим народом. Однако нашлись и те, кто отнесся к Думе достаточно осторожно. Распутин не сразу высказался по поводу думцев, он присматривался к «народным избранникам» (попросив Вырубову объяснить, кто есть кто и кто какую партию представляет), побывал он и в Таврическом дворце, послушал выступления С. А. Муромцева — председателя Думы. Уже через месяц после того, как политическая эйфория испарилась, он произнес, обращаясь к графине Игнатьевой:
— Эх, матушка, понабрали говорунов, а почто, почто, я вас спрашиваю… Что они могут? Дом построить, лошадку запрячь, рожь от овса отличить, Не-е-ет… Да как же они о жизни нашей судить берутся?
— Нет, Григорий Ефимович, — возразил присутствовавший здесь же журналист Г. П. Сазонов, — вы не правы. Страной должны управлять профессионалы, те, кто в законах сведущ, кто дело свое имеет, кто, наконец, рубль заработать умеет.
— Не прав, говоришь, — Распутин прищурился, глядя в упор на Сазонова, — может быть, может быть. Но я не политик, а крошка малая, так рассуждаю. Кто на земле сидит, кто кормит, тот и решает, тот и суд вершит, тот и о законах должон первым сказать… А так… я думаю, Дума ента долго не проживет. Дай Бог, этим летом падет. (Первая Государственная дума была распущена в июле того же 1906 года.)