Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции
Шрифт:
Потери русской армии оказались огромными — более 150 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести.
Однако решающей для судьбы второго коалиционного правительства стала проблема национально-государственная.
31 (18) мая в Киев прибыл военный министр А. Ф. Керенский. Присоединился к делегации, в которую входили еще трое министров — иностранных дел
М. И. Терещенко, путей сообщения Н. В. Некрасов, почт и телеграфов И. Г. Церетели, а также командующий войсками Киевского военного округа генерал-лейтенант К. М. Оберучев — ведших нелегкие переговоры с председателем Центральной рады М. С. Грушевским и главой Генерального секретариата (самозваного правительства) В. К. Винниченко о предоставлении Украине областной автономии.
После
В Петрограде же при обсуждении 15 (2) июня проекта соглашения трое министров-кадетов — финансов А. И. Шингарев, просвещения А. А. Мануйлов и государственного призрения Д. И. Шаховской — потребовали отвергнуть документ, поддерживаемый премьером Г. Е. Львовым. Оставшись в меньшинстве, они в знак протеста подали в отставку, создав тем правительственный кризис.
Но не нехватка хлеба, не сепаратистские устремления Киева, а страшное поражение летнего наступления оказалось той самой последней каплей, которая переполнила чашу терпения народа. Повторилась ситуация, сложившаяся в России после разгрома в мае 1905 года Второй тихоокеанской эскадры в Цусимском сражении.
Рабочие и солдаты Петрограда вышли на улицу с требованием отставки Временного правительства и перехода власти к Советам. Вышли 16 (3) июля.
1.
По свежим впечатлениям, в 20-х числах июля, Зиновьев так описал происходившее в те дни в столице и свое в них участие.
«Утром 3-го числа (июля — Ю. Ж. ) мы с тов. Каменевым составляли очередной номер “Правды”, еще не зная, верны ли слухи об уходе кадетов. Затем мы направились в Таврический дворец на заседание соединенных бюро исполнительных комитетов. Здесь мы впервые, часа в 3, узнали вместе с другими членами собрания, что начинаются выступления рабочих путиловцев, «Треугольника», пулеметчиков (солдат I запасного пулеметного полка — Ю. Ж. ). Мы заявили собранию, что наша организация (ЦК РСДРП(б) — Ю. Ж. ) против выступления и что мы со своей стороны примем меры, чтобы его не допустить.
Троцкий, Каменев и я сейчас же отправились звонить по телефону в наши (районные) организации в этом духе. В эту минуту пришло известие, что пулеметчики уже выступили. Через несколько мгновений меня вызвали к телефону и известили, что пулеметный полк не выступил еще, но во дворе казармы все стоят наготове. Тут же я узнал, что один из лучших военных агитаторов (М. М. Лашевич — Ю. Ж. ) находится в пулеметном полку и уговаривает не выступать. Я еще раз просил принять все меры к тому, чтобы не допустить выступления. Об этом разговоре я сейчас же доложил собранию соединенных Исполнительных комитетов. В собрании кем-то предложено было послать сейчас же ораторов в полки и на заводы, чтобы удержать от выступлений. Все кандидаты из сторонников большинства отказались ехать. Некоторые из них заявили при этом, что ехать бесполезно, ибо теперь никому не удастся удержать выступление.
В “Правду” я и тов. Каменев послали с собрания же короткое воззвание против каких бы то ни было выступлений с тем, чтобы оно большими буквами помещено было на первой странице в номере от 4-го числа. “Никаких выступлений”, — писали мы там. Это воззвание было уже набрано, но вырезано было из номера (см. “Правду” от 4-го числа, первая страница) поздно ночью под влиянием событий, о которых ниже.
С собрания исполнительных комитетов я отправился в большой зал Таврического дворца, где заседала рабочая секция Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, которой я должен был
В этом собрании теперь тоже пытались увидеть “заговор” с нашей стороны. Мы, дескать, тщательно готовились к этому собранию, заявляли, что опубликуют имена неявившихся большевиков и т. д. Последнее верно. Мы действительно готовились к этому собранию. Частичные перевыборы в течение двух месяцев изменили состав в нашу пользу. Большинство в рабочей секции стало большевистским. Мы не раз открыто заявляли в печати, что рабочая секция должна стать нашим оплотом. Мы просили Исполнительный комитет созвать рабочую секцию. Исполнительный комитет, зная, что большинство перешло к нам, оттягивал созыв. Наконец, на 3-е число Исполнительный комитет назначил собрание рабочей секции (назначение дня зависело не от нас, а от меньшевиков и эсеров из Исполнительного комитета).
На собрании сразу выяснилось, что большинство (вероятно, не менее 2/3) за нас. Я прочел доклад о борьбе с контрреволюцией в духе тезисов, напечатанных дней за десять до этого. (Отчет об этом докладе, конечно, извращенный, напечатан был во всех буржуазных газетах, и ему “Речь” посвятила очередную передовицу. ) К моменту перерыва стали приходить вести о начавшемся выступлении рабочих и солдат. Пришел почтово-телеграфный чиновник, сообщивший, что 4 000 служащих начинают забастовку.
Настроение полнилось. После частного совещания мы внесли резолюцию: 1) рабочая секция высказывается за переход власти к Советам и надеется встретить в этом поддержку солдатской секции; 2) рабочая секция высказывается за то, чтобы движению придать мирный и организованный характер; 3) рабочая секция выбирает бюро, которое должно вести дело с Исполнительным комитетом и ЦИКом, все остальные члены данного собрания отправляются в районы, чтобы проводить тем принятые решения.
За эту резолюцию голосовало, по подсчету у дверей, 276 делегатов, ушло в виде протеста до 90-100 эсеров и меньшевиков. Председательствовал все время меньшевик Бройде. Принятая резолюция отпечатана в “Правде” от 4-го числа и, кажется, в других газетах. Против нашей резолюции на собрании говорили Чхеидзе, Либер, Войтинский, Бройде и другие.
Когда рабочая секция стала расходиться, к Таврическому дворцу начали подходить первые манифестанты — рабочие и солдаты... Перед тремя-четырьмя большими группами манифестантов пришлось говорить и мне. Настроение у всех было настолько возбужденное, что назавтра некоторые из противников приписывали мне то, что я и не думал говорить. В кулуарах Таврического дворца один поручик-грузин с горячностью утверждал, что он сам слышал, как я в речи назвал Керенского “кровопийцей”. Ряд лиц, слушавших тут же мою речь на улице, доказали горячему поручику, что это ему померещилось. Действительное содержание всех моих речей было следующее. Я говорил о том, что лозунг “Вся власть Советам” — единственный выход из положения. Я говорил, что мы должны уважать Совет, но должны требовать, чтобы Совет уважал и нашу волю, которая теперь ясна. Я предостерегал от глупого мнения, будто вожди Совета — это “переодетые помещики”, надо понять, в чем действительно слабость противника, чтобы бороться с ним.
Я горячо предостерегал против того, чтобы принять теперь бой на улицах, говорил о том, что это выгодно было бы теперь только контрреволюционной буржуазии, указывал на то, что силы наши растут, приводил все доводы против немедленного выступления, которые указаны выше. Далее я цитировал только что принятую резолюцию рабочей секции, видя в ней большую моральную победу.
Я говорил: недаром существует изречение: “Я ваш вождь, и поэтому я иду за вами”. Найдутся, говорил я, и среди вождей Совета люди, которые поступят согласно этому изречению. Н. С. Чхеидзе, надеюсь, будет одним из первых таких вождей, которые теперь прислушиваются к вашему голосу (увы, эта моя надежда совершенно не оправдалась).