Гримстоун
Шрифт:
— Теперь я должна тебе еще и за одежду.
Дейн опускает взгляд на себя.
— Почему, из-за этого? Ты думаешь, я не знаю, как вывести пятна крови с одежды?
— Человек может неправильно это воспринять.
Он бросает на меня острый взгляд.
Лучше сказать это или не говорить?
Эй, у тебя когда-нибудь была жена?
И если да, то ты случайно не убил ее?
Нет, не могу этого сделать. Я слишком труслива.
Вместо этого,
— Ты работаешь сегодня вечером?
— Через пару часов.
— Ты всегда работаешь в ночную смену?
— Мне практически приходится.
Я позволяю этому повиснуть в воздухе, пока он угрюмо не добавляет:
— У меня заболевание, которое делает меня чувствительным к солнцу.
— О, — я стараюсь не рассматривать его через призму этой новой информации. — Как вампир?
Слишком поздно я понимаю, как часто он, должно быть, слышал эту глупую шутку.
— Извини, — бормочу я.
— Не все так плохо, — Дейн пропускает это мимо ушей. — Но я получаю адский солнечный ожог, если выхожу на улицу в полдень.
— Расточительство, жить в пляжном городке.
— Я не живу в Гримстоуне, — его лицо темнеет, как будто эта идея оскорбительна. — Я живу прямо здесь.
Он глубоко в лесу, в этом доме, выкрашенном в цвет ночного неба, на всех окнах темная пленка. Деревья растут вокруг его дома еще ближе, чем у меня, создавая вечную тень. Только фруктовый сад получает полное солнце.
Теперь все это обретает смысл, в каком-то печальном смысле — я больше склоняюсь к интерпретации, что Дейн — непонятый аутсайдер, а суеверные старые бабки любят нести чушь.
— Ты всегда здесь жил?
— Да, — просто говорит он. — Я родился в этом доме. Мой отец принимал мои роды — он тоже был врачом.
— У этого дома есть название? — я люблю дома с названиями. Я планирую построить указатель для Блэклифа.
— Кто-то назвал его Полуночным поместьем, и оно прижилось, — говорит Дейн со странной, несчастной улыбкой.
Я не могла придумать более подходящего прозвища. Его дом гладкий и темный, стены и потолки выкрашены в глянцевый цвет индиго, отделка из дерева глубокого красного дерева. Его мебель более современная, чем у меня, но он сохранил старые стеклянные дверные ручки и латунные люстры.
Что я действительно ищу, так это любой намек на женское прикосновение. Как давно умерла его жена? Встречается ли он сейчас с кем-нибудь?
Еще больше глупых мыслей, потому что не имеет значения, встречается ли Дейн с кем-нибудь. Он не будет встречаться со мной, потому что ему, вероятно, это неинтересно. Потенциальный убийца, определенно склонный к принуждению, и если этого недостаточно, у нас нет ничего общего. Книги на полках и картины на стенах говорят мне, что Дейн чертовски более высоколобый, чем я. Мне нравится наливать водку в коктейль и напиваться, наблюдая за «Риком и Морти» с Джудом.
Теперь, когда я
— Ты все это прочитал? — я провожу пальцем по корешкам его книг.
Прикосновение к его вещам заставляет Дейна чувствовать себя неуютно. Он наблюдает за мной, куда бы я ни двигалась.
Мне нравится, когда он смотрит на меня, хотя я едва могу это выносить.
— Все, — сухо отвечает он.
Когда я была его пациентом, он полностью контролировал ситуацию. Он не совсем уверен, как вести себя со мной, как с нежеланным гостем в его гостиной.
Это первый раз, когда у меня было что-то вроде преимущества, и я не могу не затянуть это немного точно так же, как это сделал Дейн за железными воротами. Возможно, это как-то связано с уколом в руку, который он мне сделал, что делает это еще большей его виной — я плыву на волне злобного ликования без малейшего представления о последствиях. Я даже не чувствую под собой свою раненую ногу.
У него на полке много странных книг — вещи, которые выглядят мистическими и оккультными рядом с научной литературой.
— Это твои старые учебники? — я достаю с полки потрепанный экземпляр «Анатомии Грея» в кожаном переплете.
— Нет, — Дейн едва удерживается, чтобы не выхватить ее у меня из рук. — Это первое издание 1858 года, и оно стоит около шестнадцати тысяч, так что, если ты не хочешь драить мои туалеты до скончания веков...
— Слава богу, — я смеюсь. — Я боялась, что это то, что они раздавали, когда ты учился в колледже.
— Я не настолько стар, — его губы приподнимаются, хотя выражение его лица становится печальным. — Хотя, черт возьми, иногда мне так хочется.
— Мне тоже, — говорю я слишком честно.
Мы долго смотрим друг на друга.
Дейну кажется, что он смотрит на меня впервые, по-настоящему смотрит на меня, как на личность, а не как на препятствие. И я отвечаю ему тем же — я перестаю пялиться на его тело сквозь одежду и возиться с его вещами и по-настоящему смотрю ему в лицо, ощущая тот момент единения, когда эмоции одинаковы, даже если все обстоятельства разные.
— Что случилось с твоим братом? — он резко спрашивает. — Почему ты его опекун?
Момент испорчен. Я смущенно отвожу взгляд.
— Потому что наши родители умерли.
Дейн не задает следующий очевидный вопрос: «Как они умерли?» и я благодарна ему за это, потому что терпеть не могу, когда знакомые небрежно просят меня пережить худшую ночь в моей жизни.
Большинство людей не могут устоять перед своим любопытством.
Если бы у Дейна действительно была жена, которая умерла, я бы предположила, что он не задает этот вопрос, потому что это именно тот вопрос, который он ненавидит задавать самому себе.